Жюль Верн - Михаил Строгов
Возможным был поэтому лишь единственный путь — большая дорога. Попробовать достичь ее, обогнув кромку леса, и, не привлекая внимания, пройти незамеченным хотя бы четверть версты, выжать из своего коня всю оставшуюся крепость и силу — даже если тот замертво падет на берегах Оби, а затем, будь то на пароме или вплавь — если ничего другого не останется, — пересечь эту важную реку — вот какая попытка предстояла Михаилу Строгову.
Перед лицом опасности мужество и силы его удесятерились. Речь шла о его жизни, о его миссии, о чести его страны, а возможно, и о спасении его матери. Колебаться не приходилось, и он взялся за дело.
Нельзя было терять ни секунды. В отряде среди солдат уже началось какое-то шевеление. Несколько человек уже прохаживались по обочине дороги у кромки леса. Остальные пока лежали под деревьями, но лошади их понемногу собирались к центру лесочка.
У Михаила Строгова мелькнула было мысль завладеть одной из этих лошадей, но он здраво рассудил, что устали они небось не меньше его коня. Поэтому лучше было довериться тому, в ком он был уверен и кто оказал ему столько добрых услуг. Смелое животное, укрытое в высоких кустах, ускользнуло от глаз узбеков. Впрочем, они в глубь зарослей и не заходили.
Под прикрытием травы Строгов подполз к своему коню, лежавшему на земле. Потрепал ему холку, тихо поговорил с ним, и ему удалось без шума поднять его на ноги.
По счастью, выгоревшие факелы уже потухли, а тьма оставалась еще достаточно густой, по крайней мере под покровом лиственниц.
Прикрепив удила, подтянув подпруги и проверив ремни стремян, Михаил Строгов легонько потянул коня за узду. И умное животное, словно поняв, чего от него хотят, послушно последовало за хозяином, не издав даже легкого ржания.
И все же некоторые из узбекских лошадей подняли головы и мало-помалу потянулись к кромке леса.
В правой руке Михаил Строгов держал револьвер, готовый раскроить голову первому же татарскому солдату, подойди тот достаточно близко. Но, к великому счастью, побудка не прозвучала, и он смог дойти до угла, где лесок сворачивал вправо, смыкаясь с дорогой.
Чтобы его не заметили, Михаил Строгов намеревался вскочить в седло как можно позже и только миновав поворот, находившийся в двухстах шагах от леска.
Но, как назло, в тот самый момент, когда он собирался пересечь кромку леса, лошадь одного из узбеков, почуяв его, заржала и устремилась по дороге вперед.
Хозяин побежал вернуть ее назад, но, заметив силуэт, смутно угадывавшийся в первых лучах зари, закричал:
— Тревога!
Услышав крик, все солдаты лагеря повскакали с мест и бросились к дороге.
Михаилу Строгову ничего не оставалось, как вскочить на коня и пустить его галопом.
Оба офицера вынеслись вперед и заторопили своих людей.
Но Строгов был уже в седле.
В этот момент прогремел выстрел, и он почувствовал, как пуля пробила его кафтан.
Не оборачиваясь и не отвечая, он пришпорил коня и, вырвавшись в огромном прыжке из зарослей, во весь опор понесся в сторону Оби.
Узбекские лошади еще не были взнузданы, и Строгов поначалу чуть опережал конников; но последние не могли долго медлить с преследованием, и действительно, не прошло и двух минут после выхода из леса, как он услышал топот множества лошадей, понемногу настигавших его.
Занималась заря, и предметы различались уже на большом расстоянии.
Обернувшись, Михаил Строгов заметил всадника, который быстро приближался.
Это был дех-баши. Верхом на великолепной лошади, офицер мчался в голове отряда и мог вот-вот настичь беглеца.
Не замедляя скачки, Строгов направил в его сторону револьвер и тотчас выстрелил. С пулей в груди узбекский офицер покатился на землю.
Но остальные всадники следовали за ним вплотную и, не задерживаясь возле упавшего, возбуждая друг друга дикими воплями и вонзая шпоры в бока лошадей, мало-помалу сокращали расстояние, отделявшее их от Михаила Строгова.
И все же около получаса тот еще мог продержаться вне досягаемости для татарских ружей, хотя чувствовал, как конь его заметно слабеет и каждый миг, споткнувшись о какой-нибудь камень, может рухнуть, чтобы уже не подняться.
Все светлее разгоралась заря, хотя солнце еще не показалось.
Самое большее в двух верстах отсюда ширилась бледная полоса, окаймленная отдельными деревьями, далеко отстоявшими друг от друга.
Это была Обь, которая текла с юго-запада на северо-восток почти на уровне окружавшей равнины, так что долиной ее была сама степь.
По Строгову несколько раз стреляли из ружей, ни разу не попав, но и ему самому тоже пришлось разрядить револьвер в ближайших всадников, которые вот-вот могли настигнуть его. И всякий раз кто-то из узбеков валился наземь под дикие вопли спутников.
Но все равно в этой гонке Михаил Строгов должен был проиграть. Его конь выбивался из сил. И все же успел доскакать до обрыва реки.
Узбекский отряд в этот момент находился от него в каких-нибудь пятидесяти шагах.
На совершенно пустынной Оби — ни парома, ни лодки для переправы.
— Держись, мой верный конь! — воскликнул Михаил Строгов. — Вперед! Еще одно, последнее, усилие!
И он направил коня в реку, которая в этом месте достигала в ширину полверсты.
Преодолевать стремительное течение было невероятно трудно. Конь Михаила Строгова не доставал до дна. Потеряв опору, он должен был вплавь пересекать струи реки, быстрые, как на стремнине. И он принял этот вызов, проявив в глазах Михаила Строгова чудеса храбрости.
Татарские всадники остановились на берегу, не решаясь броситься в воду.
И тогда пенджа-баши, схватив ружье, тщательно прицелился в беглеца, находившегося уже на середине реки. Раздался выстрел, и конь Михаила Строгова, пораженный в бок, ушел из-под хозяина в глубину.
Тот едва успел высвободить из стремян ноги, когда животное уже исчезало под водой. Затем, вовремя нырнув среди града пуль, он сумел добраться до правого берега и исчез в камышах, которые густой щетиной покрывали берег Оби.
Глава 17
СТИХИ И ПЕСНИ
Михаил Строгов находился в относительной безопасности. Однако положение его оставалось ужасным.
Теперь, когда верное животное, столь самоотверженно служившее ему, нашло смерть в водах Оби, как мог он продолжать путь?
Он оказался пешим, без пропитания, в стране, разоренной нашествием, вытоптанной дозорными эмира, а до конечной цели было еще далеко.
«Клянусь небом, я доберусь! — воскликнул он, отвечая этим на все мрачные доводы, представшие вдруг его рассудку. — Да защитит Бог святую Русь!»
