Жан Беливо - В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком
Наконец я пересекаю мощный поток реки Янцзы — в пятый и теперь уже в последний раз! — и вечером 8 августа попадаю в Шанхай, в скромный маленький отель на окраине города. Усевшись в удобных креслах в лобби, мы вместе со служащими отеля и несколькими постояльцами смотрим трансляцию церемонии открытия Олимпийских игр в Пекине. Это колоссально, это умопомрачительно… Хозяева смеются и поют, их переполняет национальная гордость. И я вновь проникаюсь к ним неподдельным уважением.
А завтра утром я отправлюсь в Корею.
КитайПрогресс! Обнимаю тебя!
9 августа 2008 — 28 января 2009
Южная Корея, Япония, Тайвань
«Охай-ёо! Коничива!» — «Доброе утро! Добрый день!..»
В сердце рабочих кварталов Токио, самой густонаселенной столицы мира, я чувствую себя будто в пустыне. Никто не замечает моих приветствий, точнее сказать, на тридцать прохожих найдется с натяжкой один, который вяло помашет рукой в ответ. Такова моя личная статистика, которой я занимаюсь, чтобы отвлечься от ощущения собственной ненужности. В кипучем хаосе этого большого города, пронзенного многочисленными небоскребами, переполненного тысячами пешеходов, я испытываю одиночество еще более острое, чем в нубийской Сахаре[107], — кругом сплошные роботы, а меня никто не видит и не слышит. Кажется, что у окружающих напрочь отсутствует периферическое зрение: они фиксируют взгляд строго перед собой, прикованные к одной, только им известной цели. Они захлопываются сами в себе, будто в одиночных камерах. Я иду через толпу, которая смотрится строго и смотрит тоже строго. Взгляды у людей непроницаемые. Уши большинства заткнуты наушниками, которые стали жизненно важной частью их организмов. Интересно, если выдернуть из них наушники, они умрут или выживут? Даже не знаю. МР3-плеер, напичканный музыкой и подкастами, стал неотъемлемым атрибутом для жизнеобеспечения этих человеко-машин, точно по графику выходящих на улицы города, отлаженных как часы, высокоорганизованных и эффективных… Если что-то ломается, это сейчас же чинят. Если починить нельзя — отправляют на утилизацию. Япония несется. Япония трудится. Япония живет в завтрашнем дне. А я один здесь живу в настоящем. Видимо, нас друг от друга отделяет такой временной портал, что эти люди не видят меня, даже глядя в упор. Кстати, может, я и не существую? Я начинаю задыхаться. На сей раз культурные различия настолько велики, что с ними я не справлюсь. Несколько недель тому назад я шел по Корее, и атмосфера непрекращающегося праздника сопровождала меня повсюду. Люди, которыми много лет интересуются только банкиры да инвесторы, принимали меня как героя. Над плантациями женьшеня постоянно был слышен их дружелюбный смех:
— Тебе понравится в Японии! У них там так же хорошо, как у нас в Корее, только еще красивее!
Когда в сентябре я наконец добрался до японского архипелага и спустился по северному берегу с мыса Таппи на красивую холмистую, заросшую лесами равнину, мне показалось, что корейцы правы. Я сливался душой с размеренной жизнью здешних рыбаков. В этих царственных пейзажах жили люди, принимавшие меня со всеми церемониями. Казалось бы, они просто подавали мне ароматный чай — но при этом каждый жест был проникнут смыслом и выверен, будто его ставил искусный балетмейстер. Их вежливая сдержанность, филигранная учтивость — все это покоряло меня так же, как и невероятная скрупулезность, с которой было сделано все вокруг: домики, садики, беседки… Складывалось впечатление, что стремление к абсолютному совершенству, присущее японцам, не терпит ни малейшего диссонанса с окружающей средой. Приветствия вежливы до крайности — череда повторяющихся поклонов; руки вдоль туловища, обязательно плотно прижаты… Эти знаки уважения окончательно покорили меня… Но по мере того как я приближался к большим городам, японские уважительность и вежливость таяли на глазах, становясь формальными, условными, безличными. Улыбки исчезли, а сам я будто превратился для них в невидимку.
Как-то поутру, собирая палатку на привале у берега реки, по дороге к Фудзи, замечаю перед лавкой торговца странную картину. Группа людей в костюмах совершает непонятный ритуал. Очень напряженные и сконцентрированные, они проводят сеанс обмена энергиями — занимаются групповой психомотивацией и командообразованием… Они объединяют свои энергии, чтобы удачно начать новый день… Вся эта компания следом за своим наставником, наверняка каким-то их начальником, повторяет с заданными интервалами четкие фразы, что-то скандирует… Я не понимаю ни слова, но могу представить смысл их воинственных речевок: «Какая у нас на сегодня цель? Продать еще сто машин! Какая у нас еще цель? Продать еще на десять процентов больше!» В моей прошлой жизни я сам не раз бывал в таких ситуациях… Между тем на календаре ноябрь 2008 года, и мировой кризис, затронувший все без исключения финансовые рынки, отметил лица людей печатью озабоченности и тревоги за завтрашний день. Все ждут, к каким последствиям приведут очередные биржевые новости и в какую депрессию они повергнут экономику. Я с грустью думаю о тех мужчинах и женщинах, которые теперь вынуждены работать день и ночь, чтобы удержаться на своих местах, даже не задумываясь о причинах, что привели их к этому. Ведь иначе они рискуют утратить то единственное, чем дорожат: имеющуюся работу, возможность продвижения по карьерной и социальной лестнице, способ обеспечить себе безбедное существование. Вы успеваете за моей мыслью? Мне кажется, что я нахожусь где-то очень далеко от внешнего мира. Для ночлега я облюбовал небольшой городской скверик — гавань отдохновения посреди суетного мегаполиса. Человечество потрудилось запихнуть за его кованую ограду всю поэтичность, красоту и вдохновение этого мира, чтобы они продолжали цвести, но под присмотром, не отвлекая людей от решения важных бизнес-вопросов. Посреди пруда торчит незатейливый колышек — на него присел передохнуть голубой зимородок, и тотчас же отовсюду раздались щелчки фотоаппаратов, засверкали вспышки — каждый старался снять птичку в интересном ракурсе. Птица осталась такой же абсолютно безучастной к происходящему, как, например, статуя обнаженной девушки с подписью «Это я». Между тем кто-то рядом со мной бросает в воду крошки хлеба, пытаясь накормить красных, желтых и серебристых зеркальных карпов, скользящих между кувшинками. Глядя на эту картину, я записываю в свой путевой дневник следующие строки: «Человечество… Когда тебе больно, ты показываешь это. Когда ты счастливо, ты тоже это показываешь. Любовью ли, счастьем ли светишься ты, болью или ненавистью искажены черты твоего лица, твои жесты, твой голос — во всем ты проявляешь себя, всем стараешься показать свои эмоции. Но стоит тебе выйти за пределы этих способов самовыражения, как любовью ли, болью ли — не имеет значения! — ты рвешь себе сердце в клочья».
Несколькими часами позже я встречаю какую-то студентку в защитной медицинской маске, которая на ходу что-то быстро пишет в своем мобильном. Компания школьников возвращается с уроков, все в одинаковой форме, волосы одинаково подстрижены, все будто по одной команде крутят педали своих абсолютно идентичных велосипедов серо-стального цвета, выпущенных на одном и том же заводе в миллионах экземпляров. И все-таки… «Охай-ёо!», ура, победа! Я все-таки умудрился на мгновение привлечь их внимание. Остановившись на красный сигнал светофора, они чему-то весело смеются, а я тем временем близок к тому, чтобы расплакаться. «О-о! О-о!» — восклицают они, пытаясь разобрать, что написано у меня на коляске, но на мои попытки пообщаться никак не реагируют, а их непонятные выкрики я не могу разобрать. Какая, к черту, разница? Я вот уже два дня не могу ни с кем поделиться своими эмоциями от всего, что вижу…
Япония
Мир, человеколюбие, дружбу народов я все-таки вновь обретаю, оказавшись в долине возле деревеньки Доши, где намерен переночевать в придорожной зоне отдыха. Но паренек из здешнего кафетерия, Казуки, счастлив пригласить меня в гости. В конце ужина, глядя на мою тарелку, он делает деликатное замечание: «Каждая рисинка — это творенье Божье!» — «Спасибо за подсказку, я не знал!» Я понимаю, что проявил недостаточно уважения по отношению к этой пище, поданной мне с такой заботой и любовью, поэтому спешу прикончить оставшиеся на тарелке рисинки! А после ужина фломастером рисую на кончиках пальцев смешные рожицы, и вместе с детьми мы разыгрываем кукольное представление. Я наслаждаюсь счастливыми мгновениями в кругу семьи — это лучший подарок от них! — и чувствую, что согреваюсь душой в их уютном мире, как в теплом коконе. А на следующий день мне предстоит двигаться дальше — в сторону несравненной Фудзиямы, окруженной золотистым цветением осени. Толстый слой мха укрывает бетонные отбойники по краям дороги. Они оснащены системой солнечных батарей, которые помогают плавить скапливающийся на обочинах снег со склонов. Все кругом дышит спокойствием. Верхушка горы окутана облаками, и местные жители качают головами: мне не удастся насладиться сполна царственным обликом Ее Величества Фудзи-сан. В парке на берегу озера Яманака, одного из пяти окружающих гору с севера, проходит чемпионат по метанию летающих тарелок, так что у подножия этого дремлющего вулкана сегодня царит веселье и скачут собаки. Наутро я добираюсь до другой стороны горы, и в лучах восходящего солнца передо мной открывается ее склон, не укрытый снегами. Простое природное величие и спокойствие Фудзиямы превосходят по ощущениям любые сады камней и чайные церемонии.
