Евгений Габуния - На исходе ночи
— Пысларь Виктор Матвеевич? — на всякий случай осведомился следователь, вглядываясь в его худое, плохо выбритое лицо с нездоровой, серой кожей.
Несмотря на погожий летний день, посетитель был одет в старый, неопределенного цвета, пиджак.
— Он самый, — хрипловатым голосом негромко, но, как показалось Каушу, с оттенком вызова отвечал Пысларь и замолк, ожидая, очевидно, продолжения.
— У нас к вам, Виктор Матвеевич, такой вопрос: вы ремонтировали недавно свой дом?
— Да, ремонтировал, крыша прохудилась… А в чем дело?
— А лес где достали?
— Как где? — снова удивился Пысларь. — На лесоторговой базе в городе. Петр Семенович помог, спасибо ему. Так что все законно. У меня и документы есть. Могу показать, они дома лежат…
— Пока не надо. А где записки, которые вам дал Гаврилов насчет леса?
— Дома, где же еще. Я и без них, записок этих, все достал. Не нужны оказались.
— Хорошо, — вступил в беседу Будников, — сходите домой и принесите. А мы подождем, Виктор Матвеевич.
Пысларь не возвращался довольно долго. Следователь уже было забеспокоился, но подполковник с уверенностью сказал:
— Придет, деваться ему некуда.
Действительно, вскоре снова раздался осторожный стук в дверь. Пысларь еще на ходу растерянно развел своими длинными худыми руками.
— Все перерыл, нигде нет этих самых записок… Носил их во внутреннем кармане пиджака… вот этого самого, потом, помню, положил их на стол в кухне. Затерял, видно, где-то…
Будников и Кауш внимательно наблюдали за выражением его изможденного болезнью и алкоголем лица, но оно ничего, кроме растерянности, не выражало. Аурел достал из портфеля записки, о которых шла речь.
— Эти?
Пысларь долго рассматривал их и наконец удивленно подтвердил:
— Эти самые. Откуда они у вас, если, конечно, не секрет?
— Не секрет, Виктор Матвеевич, не секрет, — спокойно пояснил Аурел. — Эти записки обнаружены на месте убийства Розы Зоммер. Как они там оказались?
В глубоко сидящих, отливающих нездоровым блеском глазах слесаря отразился не испуг даже, а панический ужас. Чтобы его скрыть, он стал тупо рассматривать лежащие перед ним клочки грубой бумаги, потом вытащил из кармана пачку «Ляны» и, не спрашивая разрешения, закурил. Все молчали. Пысларь что-то тяжело обдумывал. Наконец, неприятно двигая острым кадыком на длинной жилистой шее, выдавил:
— Объяснить не могу…
— Ну что ж, Виктор Матвеевич, — сказал Кауш, — начнем по порядку: место и год рождения, национальность, семейное положение, место работы… были ли судимы и если да, то за что…
Пысларь, не поднимая головы, спросил:
— Это что, допрос?
— Да, гражданин Пысларь, допрос, — подтвердил Будников.
Кауш от неожиданности чуть не вздрогнул: столько в голосе подполковника, человека добродушного и уравновешенного, как считал он, было жесткости. Пысларь еще ниже склонил голову с остатками седых волос.
Он отвечал на вопросы, следователь заносил показания в протокол. Когда дошли до вопроса о судимости, Пысларь замялся. Потом сокрушенно заговорил:
— Чего уж там, пишите, как есть, все равно узнаете. Дали десять лет, давно это было, когда я механиком в эмтээсе работал. Послал одного знакомого человека к кладовщику купить запчасти, — туманно пояснил он. — Однако уж сколько лет прошло…
— В самом деле, давно, — согласился Кауш, — вернемся к сегодняшнему дню. Расскажите, где были, что делали 16 августа, только поподробнее.
— Где мне еще быть, на работе был. Вообще я должен был с 16-го, с понедельника значит, в отпуск идти, но тут неожиданно слесарь наш, Миша Порецкий, путевку получил, горячую какую-то, меня инженер Гаврилов и попросил еще поработать — дел, говорит, много, жалобы идут. Согласился. Мне ведь вес равно, когда в отпуск. Пришел в контору в восемь часов, техник говорит: пойдешь во двор дома № 89, на Колхозной улице, там уборная засорилась. Прихожу, открываю люк, вижу — все забито, одному не справиться, да и не обязан я один такую работу делать. Вернулся в контору и высказался технику, Махаринец его фамилия, хороший такой парень. Смотрю, Миша в контору заходит…
— Какой Миша? — уточнил Будников.
— Ну Миша этот самый, Порецкий.
— Вы только что сказали, что он получил горящую путевку и ушел в отпуск.
— Я сказал, что он получил путевку, правильно, но что он уехал, не говорил, — возразил Пысларь своим тихим голосом и кашлянул. Кашель был сухой, слабый, типичный для легочного больного. — С 17-го у Миши отпуск, он работал последний день.
— Продолжайте.
— Пришел, значит, Миша, а техник ему: пойдешь поработаешь с Пысларем. Со мной, стало быть. Тот, конечно, заартачился: завтра, мол, в отпуск иду, надо собраться, и все такое. Однако куда денешься, на работе ведь. Пошли мы с ним в дом по Второй Парковой, 30, квартира 5. Там еще старушка была, мать хозяина, что ли…
— А как фамилия самого хозяина?
— Как же, помню, Червинский. Отремонтировали канализацию в ванной — трубы текли. Потом зашли в соседний дом, на углу, по улице Труда, 294. Там в двенадцатой квартире, где Фокша живет, — бачок не работал…
— А кто дома был?
— Женщина какая-то, хозяйка, верно. Потом сам хозяин пришел. Пригласил еще нас пообедать. Сделали свое дело и вернулись в контору. Часа три уже было. Отпускные получили, зашли в магазин, я выпил стакан поды, а Миша — сока томатного. Потом он говорит: «Есть возможность зашибить живую копейку Недалеко, по улице Молодежной, 151, новый дом сдали. Один из жильцов, квартира 23, попросил добавить батареи. Холодно, говорит, зимой будет». Ну пошли, до семи вкалывали, купил я четыре буханки хлеба — и домой. — Замолчав, слесарь выжидательно взглянул на Будникова и Кауша.
— Скажите, Пысларь, — задал вопрос Кауш, — как вы добирались в тот день на работу?
— Обыкновенно, как всегда. До автобусной остановки пешком, а дальше на автобусе.
— А кого из знакомых встретили по дороге? Ведь не вы один ездите в город на работу.
— Конечно, не один, а кого встретил — не помню. Может, и были знакомые.
— Сколько у вас, Пысларь, пиджаков? — спросил Будников.
— Чего, чего? — изумился слесарь.
Удивился необычному вопросу и Кауш, но вида, естественно, не подал.
— Сколько пиджаков, спрашиваю, неужели не понятно?
— Да два всего, — смущенно пояснил Пысларь. — Один — который на мне, а другой по праздникам одеваю.
— А в чем вы были 16 августа?
Пысларь молчал долго, потом растерянно ответил:
— Не припоминаю.
— Не кажется ли вам странным, гражданин Пысларь, — сказал Будников, — такое: вы помните фамилии жильцов, номера домов и квартир, в которых работали в тот понедельник, вы даже помните, что пили в магазине именно минеральную воду, в чем я очень сомневаюсь, это после отпускных-то! А кого встретили из знакомых по дороге — не помните, во что были одеты — тоже не помните. Чем объяснить такую забывчивость?
