Андрей Капица. Колумб XX века - Щербаков Алексей Юрьевич
Решено, что в ночь с 6 на 7 ноября из Комсомольской на станцию Восток пойдут три «Харьковчанки» и два тягача АТ-Т. Они потянут за собой 11 саней, которые весят вместе с грузом 250 тонн, причем 110 тонн из них будет соляркой.
«День триста двадцать первый. В полночь все машины прицепили свои сани и стоят как суда на рейде… Светло, но солнце у горизонта подернуто дымкой, поэтому снег очень синий. И вот на его бескрайней глади, на расстоянии до километра друг от друга, стоят тоже синие, дымящие, с мачтами машины в ожидании отхода. Мы… ходим от одной машины к другой, прощаемся. Остановка связана с тем, что машина под номером 25 оказалась перегруженной. Мы ушли в час ночи, не дождавшись отхода. Поезд тронулся лишь под утро. Водитель флагманской машины — Миша Кулешов, он будет вести ее вместе с Андреем Капицей».
C этих пор до Зотикова доходят только отголоски событий похода. Но чувствуется, что Андрею там приходится нелегко:
«Перехватил разговор санно-тракторного поезда с Дралкиным. За сутки они прошли 60 километров. Савельев просит пальцы. Причины поломок — перегрузка машин и рыхлый снег. Трудно также с сейсмикой и ультразвуком. Александр Гаврилович не возьмет Дурынина с собой на Восток, поэтому все разделы науки ставятся под угрозу. Андрею одному очень трудно…
День триста двадцать восьмой… Главное — вчера вечером вышла „Обь“. Теперь пошла матушка — каждый день Родина к нам ближе на триста миль…
День триста тридцать второй. Поезд стоит. На „Харьковчанке“ меняют коробку передач, у машины 18 коробка тоже готова полететь. БАС дал радиограмму Дралкину о том, что Андрею трудно одному с сейсмикой. Нужен Дурынин или хотя бы геофизик Вадим Ан. „Обь“ уже идет в Северном море. Но как выяснилось, ее главная задача — вести океанологические наблюдения и доставить в Антарктиду основные грузы. А за нами вышел теплоход „Кооперация“…
День триста тридцать четвертый. Летчики приняли решение лететь со мной на Восток. Бешеные сборы, и мы в воздухе.
Летим весело. Высота сто метров… В кабине тепло, уютно, где-то сзади насвистывает Юра Робинсон. Прошли над поездом. Прилетели на Восток без привода, точно вышли на станцию. Молодец наш штурман.
Открываем дверь самолета, внизу стоят незнакомые, бородатые и усталые люди… С рычанием бородатые аборигены бросаются на мое имущество. Какой-то гигант схватил восьмидесятикилограммовый ящик и на вытянутых руках перебросил его в АТ-Т. Вот он, Восток…
День триста сорок четвертый… Утром часов в 11 пришел сюда наконец санно-тракторный поезд. Начался праздник. Он шел весь день…
День триста восемьдесят девятый… Не писал месяц. 26 декабря Александр Гаврилович Дралкин привел-таки санно-тракторный поезд на Южный полюс, и я вдруг почувствовал, что такое быть рядом со славой, но в стороне от нее. Огромный поток телеграмм шел через нас тем шестнадцати участникам похода, что сейчас радостно мчались обратно домой, на Восток. И хотя я был уверен, что для моей науки измерения, сделанные мной в Оазисе, важнее, чем участие в походе еще одного, семнадцатого человека, я очень переживал».
Больше Игорь Алексеевич Зотиков про своего друга Андрея Петровича Капицу и его поход к Южному полюсу ничего не написал. А между тем там происходили любопытные события.
Едва поезд отошел от станции Комсомольская на 84 километра, а это произошло 19 ноября 1959 года, «Харьковчанке» № 23 и тягачу № 18 пришлось вернуться обратно. Заболел младший научный сотрудник Ю. Ф. Дурынин, которого требовалось срочно доставить самолетом в Мирный. Потом поезд залез в рыхлые снега (впоследствии эти рыхлые снега за станцией Комсомольская механики-водители прозвали «болотом»).
Нагруженные сани, как бульдозеры, стали нагребать перед собой снежные валы, которые замедляли движение. На некоторых участках пришлось двигаться челночным способом, каждый раз возвращаясь за оставленными санями. Метровые уширители в рыхлом снегу сильно изгибались, и на внешних концах гусениц создавалось избыточное напряжение, приводившее к быстрому износу пальцев. На пути от Комсомольской до Востока было заменено 490 пальцев и 56 траков.
«Чтобы вышибить палец, соединяющий два трака, надо 40 раз ударить кувалдой по нему такой выкладкой, — через много лет рассказывал сотрудникам Курчатовского института Андрей Петрович Капица. — 40 раз ударить, чтобы забить новый. В день ломалось до 30 пальцев. Мы доходили до отчаяния. В один прекрасный день, когда я держал эту выкладку, а мой приятель лупил по ней, у него сорвалось — кувалда заехала мне в рот и вышибла мне все передние зубы. Но врач у нас в походе был в прошлом зубной врач, выучившийся на терапевта. Он собрал в горсть все осколки моих зубов и говорит: „Пошли на камбуз!“ И стал делать удивительную вещь: промывал мне рот спиртом и втыкал зубы на прежнее место. В Антарктиде абсолютно чисто, у меня там не было никакого воспаления, ничего. Через две недели он пальцем попробовал — несколько вывалилось само, а остальные приросли! И это было потрясающе! Товарищ мне вышиб 16 зубов, а приросло 11. 60 % — вполне прилично!» [198]
На Востоке было решено вернуть гусеницам ширину 75 сантиметров. В поход на полюс были назначены только три машины — две «Харьковчанки» № 21 и 23, и один АТ-Т № 25, которые предварительно подверглись подготовке — у них были сужены гусеницы, переформированы прицепы. Для этого в Мирном со всех старых тягачей были демонтированы пальцы и вместе с баллонами с кислородом и ацетиленом для газорезки в первую же летную погоду доставлены самолетом на Восток.
«На высоте, на станции Восток, надо было научиться ходить медленно, дышать размеренно, — рассказывал Капица. — Нам приготовили специальные дыхательные аппараты — нагрудный ящик, в него наливался стакан воды, и внутри часа два шла химическая реакция. От ящика к маске шел гофрированный шланг, как у противогаза, и ты потом мог дышать теплым воздухом. Надо сказать, пахло довольно противно. Но когда мы пришли к американцам, то обнаружили, что у них такая же система — только электрическая, с подогревом от батарей. А лучше всего придумали наши механики: они оторвали маску и шланг вставили себе за пазуху — пока живой, дышу теплым воздухом. А как стану холодным, мне и дышать не надо! Американцы, когда переняли у нас эту систему, тоже сразу оторвали маски и сунули шланги за пазухи. Мы работали при температуре до 75 градусов ниже нуля. Мне приходилось до четырех-пяти часов работать при такой температуре! По глупости мы все сначала носили бороды и усы, как принято в Антарктиде. Но через неделю-две сбрили: на бороде и усах нарастают сосульки и обмораживают ноздри, а это страшно больно. Поэтому мы ходили чисто бритые, и когда дошли до Южного полюса, все американцы там были в бородах, а все русские чисто выбриты. Обратно классическому образу бородатого русского и бритого американца.
А еще у нас были маски в виде надевающегося на голову чулка с прорезями для рта и глаз, сделанные из кротовой шерсти. Она не намокает, и поэтому маска не прилипает к лицу. Такие маски сейчас носят киллеры и наша милиция. А любимое развлечение полярника — розыгрыш. Разыгрывают почем зря, особенно новичков. Вот приехал человек в первый раз — сразу начинается розыгрыш. Два опытных зубра спрашивают его: „Ну как, тебе удалось кротовый получить?“ — „Удалось“. — „Но это только намордник. А ты что, не понимаешь, что с твоими этими будет в мороз?“ — „Нет, не понимаю“. — „Такое только бывалым дают“. Тот несет начальнику экспедиции заявление: „Мне только кротовый дайте!“ А тот уже в курсе этого дела, посылает новичка к начальнику политотдела, и тот: „Ну, — говорит, — это дело политическое… Нет-нет, без врача я не могу выдать…“ И гоняют новичка почем зря.
Работать при таких температурах тяжело, дышать тяжело, но все-таки можно — сухость воздуха большая, начинаешь дышать медленно, ходить медленно, размеренно. Потом температуры начали повышаться, и уже к Южному полюсу стала вполне приличная температура — минус 30 градусов мороза. Многие там ходят в одном свитере, работают на морозе голыми руками. Особенно я — готовлю взрывчатку. Нельзя работать в перчатках — соскользнет с детонатора палец, будет непроизвольный взрыв, останешься без рук. Поэтому все приходилось делать голыми руками. А в скважину глубиной 40 метров мы закладывали от пяти до двадцати килограммов тротила. Мощные были взрывы. Сейчас, когда слышу — всякие там террористы: у них по 200–400 граммов, а мы ящиками грузили этот тротил!» [199]
