Кармен Майкл - Танго в стране карнавала
– Ой, нет… – начала я.
Он, видя мою тревогу, округлил глаза и отрицательно замотал головой:
– Расслабься. Не волнуйся так. Всё будет в порядке. Это же лето. К следующему уик-энду на банановых деревьях вырастут деньги. В сточных канавах потекут реки золота. Мед и манна будут падать с неба. Моя дорогая, мы богаты. Мы будем богаты. Мы будем богаты!
– Я тебя не понимаю, – ответила я, растерянно улыбаясь. Откуда им взяться-то, этим сказочным богатствам? Он что, имеет в виду ничтожный остаток моей премии или надеется на то, что можно будет сыграть на разнице между обменными курсами фунта и бакса? Или мы кого-то ограбим? А может, мне придется валяться в ножках у отца, умоляя дать денег в долг? Но Фабио лишь покровительственно поцокал языком и указательным пальцем приподнял мне подбородок, чтобы поцеловать в нос.
– Лето – туристический сезон, любовь моя! – Он запрокинул голову и беззаботно рассмеялся, повторяя снова и снова: – Начинается туристический сезон.
В ту пятницу, ближе к вечеру, переулки Лапы наполнились новыми туристами, сезонными маландру и скучающими детками из богатых районов Рио. Вдоль тротуаров выстроились ярко освещенные палатки, где торговали блинчиками из тапиоки, кебабами, жаренным на гриле сыром, маракуйями, кайпириньей с ананасом, медовой кашасой в пластиковых тюбиках и главным для лета продуктом – пивом «Скол». На улицах встречалось много знакомых лиц. Уинстон Черчилль околачивался близ арок, шлюхи – снаружи на лестницах, и все улыбались и махали новоприбывшим, будто персонажи «Маппет-шоу». Вот они допели песенку, которой открывается шоу: «Давайте-ка начнем, пора!», – и скандинавские блондинки рука об руку выступили с растаманами цвета эбенового дерева, чьи жены на другой стороне улицы весело переговаривались и кокетничали с группками отвязных английских парней. Одинокие немцы, буквально околдованные чернокожими женщинами, кучковались перед «Та’ На’ Руа», а разведенные толстухи англичанки средних лет прикидывались, будто и не думают платить за выпивку двадцатилетних жиголо, сидящих рядом с ними.
Летом в Лапе все вели себя как шлюхи, даже если в другое время таковыми не были. Слишком уж это было прибыльно, слишком велика награда, слишком заманчивы легкие деньги. К тому же можно было даже наткнуться на кого-то, кто окажется хорош в постели, или и того лучше – кого-то, кто предложит жениться. Цены варьировались – от оплаты услуг дантиста до бесплатного ужина в Леблоне, и почти все туристы делали вид, что они не платят за любовь. Честнее всего описал свой подход мой американский друг, просто сказавший: «Я приехал трахаться».
В начале того лета я еще пыталась как-то блюсти нравственность туристов, которых встречала, и предостерегала их от мерзких жиголо, но мои предупреждения только нагоняли тоску, а это означало, что они переставали оплачивать выпивку кому бы то ни было, в том числе и мне, так что в конечном счете я сдалась и оставила их в покое. Да и вообще, где и когда отпуска и курорты воспринимались всерьез? Кто я такая, чтобы разрушать здешнюю идиллию, ломать людям кайф, мешая им представлять, что они попали в киносказку с пальмами, только на том основании, что ловкий маландру из Лапы бессовестно обвел меня вокруг пальца?
С тех пор я просто на пару с Фабио выслушивала рассказы десятков ирландских/английских/немецких парней/ девушек о том, как они обнимались с Холли Берри или с Уинстоном Черчиллем, и кивала с притворным удивлением, когда они говорили: «Я думал(а), это всего лишь курортный роман, но прошлой ночью он(а) сказал(а) мне, что влюблен(а) в меня».
Конечно, в таких условиях было трудно не усомниться хоть чуть-чуть и в собственном партнере. Будь он даже святым, как выразилась однажды Карина: «Дело не в твоем мужчине, а в других женщинах». Правда заключалась в том, что у меня, так или иначе, не было никаких гарантий. В психическом и эмоциональном смысле я находилась на неизведанной территории, причем касалось это не только бразильцев, но и меня самой.
Я начинала смутно представлять, что ощущает беженец из консервативной религиозной державы, приехавший в такую либеральную страну, как Австралия: болезненный процесс осознания того, что весь драгоценный «культурный багаж», который вы привезли с собой, был просто навязан вам Церковью и государством, а затем – избавление от всех этих ценностей в пользу исключительно личностных. Я надеялась, что избавилась от чего-то подобного. В идеальном мире я бы преобразилась в жизнерадостную, чувственную исполнительницу самбы, не утратив при этом таких весьма дорогих моему сердцу качеств, как честность, верность и благоразумие. Но на деле, разумеется, я сильно рисковала, что вместо этого стану коварной и расчетливой авантюристкой, да к тому же так и не научусь танцевать! Я оказалась на ничьей земле. Просить совета у друзей или родственников было бы бессмысленно. Для них действовала система ценностей, не имевшая никакого отношения к Рио-де-Жанейро. Я могла положиться только на инстинкт, а он, проявляя полное пренебрежение к моему благополучию, подсказывал мне, чтобы я оставалась там, где и была.
В канун Нового года все было готово для того, чтобы приступить к восьминедельному периоду потворства и потакания самым необузданным и невероятным своим капризам. Бразильцы подготовились настолько, насколько это вообще было в их силах. Их кожа сияла роскошным тропическим загаром, целлюлит куда-то исчез, морщинки на лицах разгладились, дела и трудовые обязательства были приостановлены, а отношения в браке охладели и свелись к одному телефонному звонку в неделю: «Мне понадобится квартира, дорогая». Все били копытами и грызли удила, предвкушая полтора месяца пьяного гедонистического безумия, и ничто на этой земле – ни гражданская война, ни эпидемия смертельной болезни, ни даже проигрыш в футбол – не могло бы их остановить.
– Супругам и постоянным партнерам – Рождество, – прокомментировал Густаво, когда я рассказала ему о своих планах провести канун Нового года в Копакабане с Фабио, – а уж Новый год оставь для любовника.
Я уставилась на него с недоумением, но он только погрозил мне пальцем.
– Со мной не нужно прикидываться невинной овечкой, – предостерег он.
Карина и Кьяра вернулись в Рио в ночь на двадцать пятое и уткнули пятачки в корыто уже на второй день Рождества. Студенческие гостиницы в Рио были наводнены румяными гринго из англосаксонских стран, а по Жоаким Силва стадами бродили маландру, прибывшие на охотничий сезон аж с Кубы. Это было похоже на время кормежки зверей в зоопарке. «Отели любви» снова работали на полную катушку, счета за сотовую связь вырастали выше крыши, вся Руа Жоаким Муртину регулярно просыпалась в четыре часа утра от того, что кто-нибудь с шумом выставлял мужа на улицу, а потом снова, в шесть утра, – от звуков сцены примирения. Уинстон Черчилль вошел в раж, подцепляя за ночь по две, а то и по три женщины, и даже изображал ревность, когда какая-то из них уходила с кем-то еще. Женщины вели себя пристойнее, чем мужчины, но ненамного. Мне и в самом деле начало казаться, что абсолютно все, с кем я только была знакома в Рио, в эти дни изменяли своим половинам. Свидания с женатыми мужчинами вообще считались в порядке вещей. Я то и дело слышала, как подружки, соседки и косметички подбадривают своих приятельниц, отправляя их на свидание так, будто им предстояло встретиться не с женатым мужиком, а самым завидным холостяком года.
