Ю. Щербачев - Поездка в Египет
Кэнэ известен прежде всего своею глиняною посудой, в особенности водоохладительными кувшинами, употребляемыми по всему Египту вместо графинов. Они лепятся из глины с примесью золы; налитая в них вода, слегка просачиваясь, испаряется на наружной поверхности и охлаждает таким образом стенки. Кувшины идут и в Ассуан, и в Александрию, и даже, как уверяют, в Счастливую Аравию. Любопытен способ их доставки в Нижний Египет: хрупкие сосуды с наглухо закупоренными горлышками связываются большими партиями и образуют сами по себе, без бочонков и досок, плоты, которые в полной сохранности сплавляются по течению. Судя по количеству изготовляемых кувшинов, можно подумать, что изделием их заняты обширные заводы; но кувшинное ремесло производится в жалких мазанках; последних, правда, не оберешься: что ни лачуга, то горшеня. В маленькой закутке, куда свет проникает лишь сквозь отворенную дверь, пред станком, вращающим горизонтальный деревянный диск, сидит одинокий Араб и при помощи пальцев и какой-то металлической линеечки создает из земной персти недолговечные свои произведения. Обворожительные едва ползающие ребятишки, в рубашонках и без рубашонок, с мордашками выпачканными глиной, осторожно относят на полки готовые chefs d'оеuvr'ы.
Город славится еще еженедельным базаром [61], плясуньями, занимающими целый квартал, и привозными финиками из-за Чермного Моря (видно Египет не довольствуется «домашними» 29-ю родами этих плодов).
Базара, — он бывает только по средам, — плясуний, запросивших невозможную цену, мы не видали; зато фиников наелись досыта, хотя и они, к слову сказать, продаются сравнительно не дешево: коробка фунта в полтора (тщательно обложенная снаружи и внутри белою бумагой) стоит франк и дороже. Вкус их, чуть-чуть отдающий черносливом, чрезвычайно приятен.
Но главною примечательностью Кэнэ служит один господин, посещение которого входит в программу туров Кука наравне с осмотром исторических памятников. Господин этот — зажиточный туземец, не говорящий ни на одном европейском языке — с давних пор состоит одновременно и французским, и германским консулом. Во все продолжение Франко-Прусской войны он не был отрешен ни от той, ни от другой должности, и с прежним достоинством представлял враждующие великие державы. Тщеславный как все Арабы, он любит принимать иностранцев в своем «европейском» двухэтажном доме с крашеными полами, западною мебелью и люстрами в чехлах.
Мы ввалились гурьбой, предводимые по обыкновению Ахметом-Сафи. Напрасно стараясь скрыть под личиной сановитости крайнюю застенчивость и неловкость, государственный человек неумело пожал всем нам руку, а переводчик его каждому пробормотал по-английски: «Его превосходительство французский консул и его превосходительство германский консул», и затем, пошептавшись с его превосходительством, произнес длинную препинающуюся речь, сводившуюся собственно к просьбе рассказать при случае за границей, что вот в Кэнэ живет его превосходительство французский, он же и германский консул (если бы можно в газетах, то было бы еще лучше)… и что у него есть личный драгоман, человек рассудительный и образованный.
— Непременно, непременно, заверили туристы.
— Я тоже отвечал, что со своей стороны конечно постараюсь, и тут же отметил в памятной книжке: «NB восточные г. Добчинский и г. Бобчинский», за что был награжден новым рукопожатием его превосходительства и красноречивым взглядом толмача, исполненным глубокой признательности.
Когда мы распрощались, оба они стали у отворенного окна, чтобы провожать нас взором на обратном пути к пароходам и прогрессу… А мы, убегая от преследования Арабов с геджасскими финиками, неслись среди изумрудных полей навстречу заходящему в величии и славе солнцу, вдыхали воздух напоённый вечерними ароматами, слушали трели жаворонков и конечно позабыли о существовании консула и его переводчика. Даже имен их не удержала моя память. Со свойственною людям неблагодарностью забыли мы любезные shake-hands, отличные папиросы, вкусный кофе, которыми нас только-что угощали, и вряд ли кто-нибудь из нас, вернувшись в родную сторону, вспомнит о своем легкомысленном обете, и вряд ли потомство узнает что когда-то в Кэнэ жил франко-прусский консул со своим рассудительным и образованным драгоманом…
На берегу ожидает нас картинка во фламандском духе: сумерки быстро наступают; в воде стоят ослы и рогатый скот; среди них суетятся озябшие мальчишки и девчонки. Картину эту оживляют крики людей, карканье ворон на пальмовых венцах, дремотное мычание буйволов и своеобразное ржание ослов. Ослиное ржание слышится в Египте так же часто, как у нас пение петухов, и господствует над хором прочих звуков; состоит оно из жалобного и вместе оглушительного всхлипывания, с непомерно глупыми нотами, точно у идиота сломали любимую игрушку и, обиженный Богом, обиженный людьми, он вопит без меры и удержу во все свое здоровое как у скотины горло.
4 февраля.Рано утром произошла гонка больших парусных лодок, в которых туристы переезжали на западный берег для осмотра Дендерского храма. Страстные охотники до всяких состязаний, Американцы в последнюю минуту поскакали в воду и в брод достигли суши.
Сегодня нам приводится видеть вблизи первый древнеегипетский храм. Все они построены приблизительно по одному образцу. Против фасада, иногда на большом от него расстоянии, стоят покоем массивные каменные ворота, пилон; справа и слева к ним примыкают пропилоны — две башни, на вид два полотнища стены; они вдвое и втрое выше прочих частей здания; от ворот аллея сфинксов, дромос, ведет к единственному входу в храм; порою на дромосе встречаются еще один или два пилона. Самый храм есть продолговатое глухое каменное здание с плоскою кровлей и немного наклонными от низу к верху стенами. Внутренность его состоит из много-колонных сеней, портика или пронаоса, часто самого обширного отдела храма; и из главного помещения, наоса, нередко разгороженного на множество комнат и заключающая в себе святилище, адитум или секось. В портик еще заглядывает ясный египетский день, так как передняя стена обыкновенно не подходит под самую крышу и оставляет вверху просвет во всю ширину здания, но в наосе царит непробудная, непроглядная ночь.
Стены снаружи и внутри, а равно и колонны покрыты врезными и живописными изображениями богов, которым цари, собственники храма, поклоняются или приносят жертвы. (Храмы не были общественными зданиями, а составляли личную собственность фараонов.) Кругом здания широкое пространство оцеплено кирпичною оградой.
Храм древней Тентиры, посвященный богине Атор, «зенице солнца», «госпоже небес», «великой царице золотого венца», стоит за час езды от берега и как большая часть египетских памятников — в пустыне засыпаемых песком, а в долине заволакиваемых ежегодными отложениями реки — на две трети ушел в землю, хотя принадлежите сравнительно к недавней эпохе {15}.
