Жюль Верн - Кораблекрушение «Джонатана»
— А разве господина Боваля касаются дела семьи Черони? — осведомился покровитель девушки тоном, предвещавшим начало грозы.
— Губернатора касается все, что происходит в колонии,— напыщенно заявил тот, стараясь придать себе важность, якобы соответствующую его высокому рангу.
— Губернатора?
— Губернатор — я.
— Так… так… — многозначительно произнес Кау-джер.
— Ко мне поступила жалоба… — продолжал Боваль, не реагируя на угрожающую иронию.
— От Сирка,— прервал его Хальг, знавший об их приятельских отношениях.
— Нет, от самого Лазара Черони.
— Как? — воскликнул Кау-джер.— Значит, Черони разговаривает во сне! Я только что оттуда. Он спит и даже храпит вовсю.
— Ваши насмешки не могут опровергнуть факта совершения преступления на территории колонии,— высокомерно ответил Боваль.
— Преступления?! Подумать только!
— Да, преступления. Несовершеннолетнюю девушку отняли у семьи. По закону всех стран такой поступок расценивается как преступление.
— А разве на острове Осте существуют законы? — спросил Кау-джер. Услышав это слово, он передернулся, и его глаза грозно засверкали.— От кого же они исходят здесь?
— От меня, поскольку я представляю интересы колонии,— ответил губернатор с великолепной самоуверенностью.— И на этом основании имею право требовать от всех повиновения.
— Как вы сказали? — вскричал Кау-джер.— Не ослышался ли я? Повиновения? Черт возьми! Так знайте же: остров Осте — свободная земля. Здесь никто никому не повинуется. Грациэлла пришла к нам по своей воле и останется, пока сама не захочет уйти.
— Но… — пытался возразить Боваль.
— Никаких «но»! Тот, кто отважится говорить о повиновении, будет иметь дело со мной.
— Ну, это мы еще посмотрим! Законы надо соблюдать, и если придется прибегнуть к силе…
— К силе? — возмутился Кау-джер.— Только попробуйте! А пока что советую не испытывать мое терпение. Уходите в свою столицу, пока вас отсюда не выпроводили.
У него был такой устрашающий вид, что Боваль счел благоразумным не настаивать на возвращении Грациэллы и удалился. За ним, на некотором расстоянии, шли Кау-джер, Гарри Родс и Хартлпул.
Почувствовав себя в безопасности на другом берегу, губернатор обернулся и пригрозил:
— Мы еще поговорим!
Хотя угрозы казались левобережным жителям смешными, все же с ними приходилось до некоторой степени считаться. Уязвленная гордость придает отвагу самым отъявленным трусам, и вполне могло случиться, что под покровом ночи Боваль со своими прихлебателями нанесет друзьям удар.
По счастью, эту опасность нетрудно было предотвратить. Пройдя с сотню шагов, губернатор обернулся и увидел, что Кароли и Хартлпул снимают мостки, соединявшие оба берега. Все лодки стояли на якоре у Нового поселка, так что сообщение с Либерией было теперь прервано. Возможность неожиданного нападения исключалась.
Разгадав планы противников, адвокат в ярости погрозил им кулаком.
Но те не обратили на него внимания. Одна за другой падали доски настила моста. Вскоре от него остались только сваи, вокруг которых шумно бурлила вода. Отныне оба враждующих лагеря были разделены рекой.
Глава IX
ВТОРАЯ ЗИМА
Снова пришел апрель, а с ним и зима. Ничто не нарушало мучительного однообразия жизни обитателей Либерии. Пока не наступили холода, они веселились, не беспокоясь о будущем, и резкие скачки температуры, как обычно сопровождавшие равноденствие, застигли их врасплох. При первом же дуновении зимних ветров столица словно вымерла — как и в прошлом году, колонисты забились в свои норы.
Да и в Новом поселке жизнь стала замирать. Пришлось оставить все работы на воздухе, в частности рыбную ловлю. С началом непогоды рыба ушла на север, в более теплые воды Магелланова пролива, и рыбаки поставили лодки на прикол.
Теперь, даже уцелей настил моста, сообщение между столицей и поселком осложнилось и Боваль не смог бы осуществить свои угрозы. Но помнил ли он еще о своем фиаско на левом берегу? Сейчас его обуревали столь важные и неотложные заботы, по сравнению с которыми воспоминание о полученном оскорблении в значительной мере утратило остроту.
Сразу же после объявления независимости Либерия почти опустела, но постепенно ее население снова стало расти. Эмигранты, отправившиеся в глубь острова и потерпевшие там неудачу, возвращались на побережье. Этого губернатор не мог предвидеть.
Лично ему пока не о чем было волноваться. Как он и предполагал, возвратившиеся колонисты безропотно примирились со свершившимся фактом — иначе говоря, с выборами, происходившими без их участия. Никого не удивило, что в сан губернатора возведен Фердинанд Боваль. С самого рождения несчастные люди привыкли ставить себя ниже всех других и восприняли это событие как само собой разумеющееся: кто-то же должен властвовать над ними. Увы, в мире существует неизбежная и неотвратимая необходимость, против которой бессмысленно восставать: одни люди бесправны, другие — сильные мира сего. Первые — подчиняются, вторые — повелевают. Так что все это казалось эмигрантам в порядке вещей.
Но неожиданный наплыв голодающих потребовал от губернатора решения сложной задачи.
Первый колонист, побежденный природой, возвратился из центральных районов острова 15 апреля в конце дня. Устало и понуро шагал он по поселку, за ним плелась жена, бледная, истощенная, в лохмотьях, а дети, две девочки и два мальчика (последнему только что исполнилось пять лет, и на нем почти не было одежды), цеплялись за юбку матери. Печальное шествие!
Жители Либерии окружили их и забросали вопросами. Глава семьи, ободренный тем, что очутился среди товарищей, коротко рассказал свои злоключения. Он отправился в глубь острова одним из последних. Поэтому ему пришлось долго искать свободный участок земли. Колонист нашел его лишь во второй половине декабря и сразу же принялся за постройку жилья. Но с плохим инструментом, да еще и без помощников, он еле-еле справился с этой задачей; совершенно не зная строительного дела, допустил множество ошибок, которые позднее пришлось исправлять. Все это сильно задержало работы.
Через шесть недель, кое-как выстроив простую лачугу, неудачник взялся за подъем целины. Но злой рок[74] навел его на каменистую почву, пронизанную сетью глубоких, разветвленных корней, где застревала и кирка и лопата. Хотя он трудился не покладая рук, к зиме ему удалось расчистить только крошечный участок земли и, следовательно, на урожай не приходилось рассчитывать. А продукты были уже на исходе. Оставив на месте весь инструмент и теперь уже ненужные семена, он возвратился той же дорогой, по которой ушел четыре месяца назад, полный надежд… Целых десять дней колонист с семьей брел через весь остров, зарываясь в снег во время метелей и шагая по колено в грязи, когда наступала оттепель. И вот, изнуренные и голодные, они наконец добрались до побережья.
