Евгений Вишневский - Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья
— В такой воде? — спросил Валера и невольно поежился.
Я же мысленно костерю себя на чем свет стоит: надо было и мне на катере идти в Казачинское вместе с ними, а теперь что же — сиди и жди у моря погоды.
Наш катер появился часов через шесть. К моему неописуемому удивлению, вся команда была трезва как стекло. Оказалось, что Вите пришлось делать на руке серьезную операцию.
— Хирург сказал: еще бы часа три-четыре — и руку пришлось бы отхватить по самый локоть, а может, и по плечо,— с гордостью сообщил мне Витя. — В самый раз успели... В больницу клал на поправу, да вот команда отстояла: кэп сказал, не волнуйтесь, дескать, на катере будем делать все, что положено, не хуже, чем в больнице... Опять же кругом — солнце, воздух и вода. Для поправы лучше нету... — Витя прослезился и сказал, обращаясь к команде: — Да вы все мне после этого как братья! — И покосившись на Клаву, добавил: — И сестры. Да я за вас теперь что хотите и куда хотите!..
Тем временем рулевой Володя и моторист Коля под командой капитана вновь прицепили катер к нашей барже. Теперь всю работу Вити придется делать Коле с Володей, по крайней мере первые два-три дня. Витя же стоит возле рубки, обняв свою огромную, запеленутую в снежно-белые бинты руку, и умильно смотрит на всех нас. Из бинтов торчит у него какая-то тоненькая трубочка, и по ней стекает, капая на палубу, желто-розовый сок.
Весь вечер исправно и без всяких приключений мы шли вниз по реке и встали на ночевку, немного не доплыв до устья великой сибирской реки Ангары.
16 июля
А утром мы были уже в Стрелке. Так называется поселочек речников, и в самом деле расположенный на стрелке впадения Ангары в Енисей. Весь берег, борт к борту, утыкан самыми разными речными судами, и на каждом судне (или почти на каждом) капитан — друг-приятель нашему капитану, а речная традиция велит друзьям непременно встретиться, и желательно в теплой и дружеской обстановке. Но мы с Володей были на стреме и, зная наперед, чем чревата для всех нас эта встреча, твердо держали нашего слабого капитана в своих руках.
— Ну вот ведь он, — почти плачет он у нас в руках, — «Капитан Чижиков», на нем же кэпом Семен Валдаев, да ведь ежели он узнает, что я рядом был и не пришвартовался, он же в жизни мне этого не простит! Это же ведь смертельная обида!
— Ничего, ничего, — успокаиваю я его. — Он все поймет и все простит.
— На неделю ведь такая встреча, кэп, — грустно говорит Володя, — я с вами не первый год по Енисею хожу.
— Оно конечно, — горестно соглашается капитан. — Но как же быть-то?!
Тем не менее к «Капитану Чижикову» мы пришвартовались, но на пароход пошел не капитан, а рулевой Володя. Минут через десять он вернулся и сообщил, что капитана на борту нет, он уехал в какую-то контору (правду сказал Володя или соврал, чтобы успокоить нашего капитана, дело его совести). На «Капитане Чижикове» сидели и отдыхали члены его команды, а среди них волчком вертелся бойкий белобрысый мальчишечка лет четырех-пяти в военной фуражке, надетой на затылок, и в военном же ефрейторском кителе до самых пят.
— А ну-кось, Мишка, выдай военную песенку! — скомандовали ему, и Мишка тут же выдал, приплясывая и отбивая босыми пятками чечетку о горячую палубу:
Я — салага, синий гусь.
Я торжественно клянусь:
Сало, масло не рубать,
Все годочкам отдавать!
— Молодец! — хлопнул его по плечу здоровенный матрос в тельняшке. — Добрый салага из тебя выйдет. Ужо полижешь языком гальюны! И за себя, и за дедков...
В городе Енисейске пришвартовались мы у грузовой пристани и впятером (Геннадий Павлович, Валера, Андрей, Петька и я) отправились искать начальство Енисейской геофизической экспедиции. Никто из команды с нами идти не пожелал. Напомню, что Иван Филиппович еще в Красноярске дал нам указание взять отсюда на борт тонн двадцать пять разного груза для нашей Игарской базы.
Сегодня суббота, и никого нигде мы, естественно, не нашли. Контора была на замке; здание экспедиции тоже было на замке, и никого — ни сторожа, ни вахтера, ни дежурного — там не было. Мало того, все близлежащие дома тоже были пусты (в них, как это везде в таких местах принято, живут в основном работники экспедиции). Вообще окраина Енисейска, где располагается экспедиция, почти безлюдна. Солнечно, жарко, пыльно. Лишь две-три курицы разгребали лапами что-то на газоне, да под крыльцом деревянного домика в тени развалилась кудлатая собачонка, вывалив до самой земли узкий розовый язык. Наконец нашли мы какого-то мужика, и он сообщил нам, что кого бы то ни было искать сейчас просто глупо: во-первых, суббота; во-вторых, лето; в-третьих, такая погода; в-четвертых, вообще... Кто на рыбалке, кто на сенокосе, кто просто отдыхать уехал, а большинство в отпусках: главные полевые работы у геофизиков (и прежде всего — у сейсмиков) — зимой. Еще он сказал, что найти кого-либо из начальства до понедельника — и мечтать нечего, да и неизвестно, можно ли будет найти и в понедельник. Посовещавшись с Геннадием Павловичем, решил я приказом Ивана Филипповича относительно догрузки нашей баржи пренебречь. Во-первых, иначе нам пришлось бы простоять здесь, в Енисейске, не менее двух суток (а может, и трое, и четверо и т. д. — кто знает, когда объявится местное экспедиционное начальство?); во-вторых, ниоткуда не следует, что мне этот груз выдадут, — никакими документами меня Иван Филиппович не снабдил, и единственное, чем я располагаю, — его устное распоряжение; в-третьих, как, куда и чем будем мы грузить на нашу баржу эти двадцать пять тонн груза — непонятно. Но прежде, чем двинуться дальше, решили мы осмотреть этот старинный сибирский город (прежде всего, его центр, потому что тот район, где квартировала геофизическая экспедиция, более напоминал современную безалаберную сибирскую деревню) — на этом настояли Валера, Андрей и Петька (думаю, они просто немного стосковались по берегу).
До чего же грустное зрелище являет собою нынешний Енисейск! А ведь город этот старше и в не столь уже далеком прошлом был значительнее, чем сам Красноярск. Был он прежде славен лесом, рыбой (и какой — километровыми обозами отправляли осетров на юг, в Красноярск!), пушниной. Енисейские купцы, промышлявшие извозом, были столь богаты, что считали своим непременным долгом раз в год съездить на тройке в Париж выпить шампанского! Какие соборы здесь стояли, монастыри, лабазы, дома! От всего этого теперь остались только следы. Следы — и ничего более! Жалкие развалины величественных прежде церковных сооружений (как и везде по нашей многострадальной державе, война с «опиумом для народа» велась здесь последовательно и до полного искоренения); десятки лет неремонтируемые дома, глядящие на свет божий прочной, на века, обнаженной кирпичной кладкой; магазины, расположенные в тех же, что и в прежние времена, лабазах, за железными ставнями и коваными дверьми, но в них, кроме хлеба, консервированного минтая в масляно-томатной заливке, березового сока и соуса «Южный», ничего нет, а потому вид их производит тоскливое впечатление на всякого путешественника. И люди в этом замечательном прежде городе какие-то вялые, сонные, ленивые. Да и этих-то, вялых и сонных, раз, два и обчелся, все улицы сплошь пустынны. Лишь у пивного ларька (в довершение всего и пиво отвратное — кислое и теплое) небольшое оживление, тоже, впрочем, довольно унылое. По настоянию настырного Петьки пообедали мы в местной столовой, после чего у всех нас началась изжога (у меня, кстати, она бывает крайне редко). Команда катера была в полном сборе. Я изложил свои соображения капитану (относительно того, что нам нет смысла стоять здесь, в Енисейске, и ждать дополнительный груз), и он со мной торопливо согласился. Хотели отплыть тотчас же, но Клава сказала, что у нас осталась всего одна булка хлеба. Послали за хлебом Петьку с Андреем, но они быстро вернулись, сообщив, что магазины только что позакрывались на обед, а обедают продавцы в Енисейске почему-то вместо привычного часа — два.
