Андрей Капица. Колумб XX века - Щербаков Алексей Юрьевич
Это необыкновенное качество передалось по наследству и Андрею — руки у него тоже были золотые.
Однако вернемся в 1916 год и снова предоставим слово Косте Чибисову: «Позднее Петя неоднократно выражал сожаление, что моя научная работа прервалась… по поводу войны писал, что это „болезнь государства“ и надо терпеливо ждать „выздоровления“; в письме от 16 сентября 1916 года он сообщает: „В моей жизни произошел крупный переворот… по возвращении из моего путешествия по Китаю и Японии — женился“ (на Надежде Кирилловне Черносвитовой. — Прим. авт.). С горечью он пишет далее, что „институт приходит к упадку“; в письме от 23 октября 1916 года он отмечает, что Абрам Федорович очень занят: кроме работы „по своим кристаллам“, он читает курс еще и в университете, но только до конца первого семестра, так как его не избрали, и добавляет: „Это, конечно, большое свинство“. Далее сообщает, что Абрам Федорович организовал семинар, в котором участвуют 12 человек, и дискуссии посвящены, главным образом, строению атома „по электронной теории“; в последнем письме от 23 марта 1919 года Петр Леонидович пишет об окончании им Политехнического института и о своей работе в Рентгенологическом институте, президентом которого был А. Ф. Иоффе (точнее, Рентгенологическом и радиологическом институте, который только что создал А. Ф. Иоффе, и пригласил Капицу работать в его Физико-технический отдел. — Прим. авт.). С последним письмом 1919 года переписка с Петром Леонидовичем у меня прекратилась…» [21]
В это время по всей Европе и в Петрограде тоже разразилась эпидемия жесточайшего гриппа испанки. Меньше чем за месяц Петр Капица неожиданно потерял всю свою семью: 13 декабря умер названный в честь дедушки двухлетний сын Нимка (Иероним), а 8 января 1920-го — жена Надежда Кирилловна Черносвитова и новорожденная дочка Надя. На первом форзаце хранящегося в личном архиве Петра Леонидовича Капицы английского Евангелия, подаренного Надежде Кирилловне подругой-англичанкой, все это, наряду с другими основными моментами едва начавшейся 26-летней Петиной жизни, записано его собственной рукой и в конце добавлено: «Всё кончено. Да будет воля Твоя!» [22]
Чтобы развеять его черные мысли, всегда внимательный к талантливому ученику Иоффе в марте 1921 года включил Петра в состав комиссии Академии наук, направлявшейся в Германию и Англию для многих важных для молодого Советского государства дел: восстановления научных связей, прерванных войной и революцией, и приобретения приборов и литературы для организующихся в Петрограде новых научных институтов. Но Капица решил попробовать себя в чем-то большем.
Еще только дожидаясь британской визы в Ревеле, которую для него получал советский торгпред в Лондоне Л. Б. Красин (летом 1917 года он был директором завода «Симменс и Гальске» в Петрограде, где Капица проходил практику), Петр отбивает телеграмму матери по поводу ее приятельницы, до войны работавшей у Резерфорда в Манчестере: «Попросите Ядвигу Ричардовну (Шмит-Чернышеву. — Прим. авт.) выполнить ту просьбу, с которой я к ней обратился (дать мне рекомендательное письмо к профессору Резерфорду)» [23]. Видимо, просьбу Пети Шмит-Чернышева выполнила, потому что 12 июля 1921 года Эрнест Резерфорд очень тепло принял Иоффе и Капицу в Кавендишской лаборатории (так именуется физический факультет Кембриджского университета). Но оставить у себя Петю на стажировку отказался.
Д. Шенберг оставил воспоминания о том, что произошло дальше: «Сам П. Л. однажды сказал мне, что хотя в этой истории, возможно, и не все точно, она тем не менее близка к правде… когда П. Л. собрался с духом и спросил Резерфорда, не смог бы тот взять его аспирантом, Резерфорд не проявил энтузиазма и ответил, что его лаборатория уже переполнена. Тогда П. Л. озадачил Резерфорда, спросив его, к какой точности стремится он в своих экспериментах. Услышав ответ Резерфорда, что точности около 3 % обычно хватает, Капица заметил, что при примерно 30 сотрудниках добавление еще одного, скорее всего, пройдет незамеченным, поскольку будет лежать в пределах экспериментальной погрешности! Находчивость (а возможно, и смелость) Капицы произвели на Резерфорда впечатление, и он, в конце концов, согласился взять его аспирантом. В последующие годы между ними возникла большая взаимная привязанность, и Капица в стиле работы всегда старался следовать примеру Резерфорда» [24].
Абрам Федорович Иоффе отбил 7 июля 1921 года из Лондона телеграмму супруге: «Капицу хочу оставить здесь на зиму у Rutherford’a, если он его примет. Красин дал уже согласие…» [25]
Парижские тайны
Пусть это не покажется странным, но мама Андрюши тоже была из генеральской семьи. Только ее отец — генерал по флоту Алексей Николаевич Крылов (это звание было присвоено ему 6 декабря 1916 года) — был масштаба Архимеда: математик, физик, механик, инженер, метеоролог, астроном, изобретатель, экспериментатор, организатор науки, педагог, переводчик и дипломат. Написанный им в конце XIX века труд «Теория качки корабля» стал первой всеобъемлющей теоретической работой на эту тему. Даже англичане удивились: избрали Алексея Николаевича Крылова членом Британского общества корабельных инженеров и наградили золотой медалью. С 1900 года он совместно с адмиралом С. О. Макаровым изучает вопрос плавучести корабля и заведует в петроградской Новой Голландии Опытовым бассейном. Итогами этой работы до сих пор пользуются все корабелы и флоты мира.
Мать Андрюши — Анна Алексеевна Крылова — родилась в 1903 году. Вот что она рассказывает про свою семью в книге «Двадцатый век Анны Капицы»: «Родня у нас была колоссальная — Филатовы, Ляпуновы, Жидковы, Сеченовы. Молодежь — бесконечное количество двоюродных братьев и сестер приблизительно одного возраста, очень либеральные и просвещенные люди. Достаточно сказать, что племянницей моей бабушки была знаменитая революционерка Вера Фигнер. И мама… все время вертелась в этом либеральном обществе. Неудивительно поэтому, что, окончив институт в Казани, она сразу же решила ехать в Петербург и поступать там на Высшие женские (Бестужевские) курсы. Тогда в либеральных кругах считали, что в России должна быть культура и женщине непременно нужно продолжать образование, работать, быть самостоятельной, а не только женой и матерью… В Петербурге и произошло знакомство юной Елизаветы Дмитриевны Драницыной с блестящим морским офицером Алексеем Николаевичем Крыловым. Надо сказать, что они были достаточно близкими родственниками — троюродными братом и сестрой. Мама вышла замуж, еще не окончив курсы, — выпускалась она уже не Драницыной, а Крыловой» [26].
Карьера Алексея Николаевича Крылова была блестящей и стремительной. Ко времени рождения Анны Алексеевны он уже крупный ученый, математик, кораблестроитель, произведен в подполковники. «В моих детских воспоминаниях отец — высокого роста, плечистый, с густыми черными волосами и окладистой черной бородой. Творчество всегда его поглощало, оно было частью его жизни. Алексей Николаевич никогда не бывал праздным, чтобы отвлечься от одной работы, он находил другую. Но это не был кабинетный ученый, он всегда был среди людей. Блестящий рассказчик, очень остроумный, он любил веселый соленый анекдот и шутку. В молодости папа играл в теннис, ездил на велосипеде и очень увлекался стрельбой в цель…
Мои два брата, Коля и Алеша, были абсолютно разные. Коля — высокий, черный, человек в себе, очень сдержанный, а Алеша, наоборот, был маленького роста, необыкновенно живой, контактный, веселый, блондинистый. Все его обожали и звали Лялька, ни больше ни меньше. И вот этот Лялька был необыкновенно мне нужен, потому что он всегда делал мои уроки. Я кричала: „Лялька, я не знаю, что тут в арифметике делать, пожалуйста, помоги мне“. Лялька приходил и с удовольствием мне помогал. Мои братья учились блестяще, они оба были очень способные, особенно к математике, да и ко всем остальным предметам тоже. А я прилежанием не отличалась, зачем мне было надрываться. Ведь я была неслыханно избалованна. Да и как могло быть иначе — единственная девочка, которую так хотели, во что бы то ни стало. Ясно, что я была избалованна до предела. Это очень мешало мне в жизни, и еще долго с этой чертой характера мне приходилось бороться» [27].
