Савва Морозов - Крылатый следопыт Заполярья
Теперь уж бог с ним, с мотором, — пусть чихнет себе в последний раз. Можно и спланировать, слушая, как свистит ветер в расчалках. Теперь уже дома! Вот лыжи самолета коснулись ровного, расчищенного льда зимнего аэродрома. Рули к стоянке, вылезай из промороженной кабины, иди отогреваться в бревенчатый барак, громко именуемый «аэровокзалом».
Таких рейсов над Енисеем совершил Черевичный в зимние месяцы 1935 года не так уж много: десятка два-три. Право называться полярным пилотом заслужил не числом — уменьем: первым среди товарищей, работающих на этой линии, долетел от Красноярска до Игарки за один день, без ночевки в пути. Рекорд не рекорд, а все-таки! Сам Павел Головин, недавний сослуживец по Тушино, а теперь енисейский старожил, поздравил его:
— Да ты, Казак, оказывается, свой человек в Арктике.
Когда кончилась долгая сибирская зима и машины начали переставляться с лыжных шасси на поплавковые, Ивана Ивановича перевели на другую северную авиалинию — Ленскую, под начало к Виктору Львовичу Галышеву. Это был по внешности южанин, брюнет, горбоносый, а по летному стажу — сибиряк. Участник первой мировой войны, георгиевский кавалер, он и на гражданской, в боях против белогвардейцев, заслужил орден Красного Знамени. Одним из первых поднялся Виктор Львович в зимнее небо Чукотки, потом проложил зимнюю трассу от Иркутска до бухты Тикси, на побережье моря Лаптевых.
Летать, как Галышев, стремился каждый молодой пилот. Учиться у Галышева было особенно интересно потому, что к каждому новичку он присматривался, а присмотревшись, старался предоставить каждому максимум инициативы. Отправляя пилота в рейс, он, начальник линии, заранее по собственному опыту знал о всех трудностях, которые надо будет преодолеть. И то, как полетит парень впервые в жизни в облаках над горами, и то, как придется ему выбирать место посадки где-нибудь на незнакомом речном плесе при порывистом ветре, вблизи речных караванов, плотов леса. Галышев хорошо знал, сколь важно в срок доставить к месту работы геологов, вовремя подвезти медикаменты кочевникам-оленеводам, охотничью и промысловую снасть — добытчикам пушнины, рыбакам. По-отечески всегда следил Виктор Львович за каждым ушедшим в рейс пилотом, хотя не просто, нелегко это было при отсутствии радиосвязи. Нередко новые задания пилотам посылались от командира в записках: встретишь, мол, такого-то в таком пункте, передавай вот что.
Записку от Галышева однажды в конце августа получил и Черевичный, едва опустился он в Олекминске, собираясь принять новых пассажиров на Киренск и Усть-Кут:
«Немедленно возвращайтесь в Иркутск, там примите другую машину, на ней полетите в Якутск, оттуда на разведку новой трассы к Колыме».
Новая воздушная трасса! Легко сказать. Путь между бассейнами Лены и Колымы на картах той поры был показан едва приметным пунктиром: долгими зимними месяцами по тундре и тайге, через горные перевалы добирались по нему оленьи упряжки. Каково-то придется там самолету? Где сажать поплавковую машину? По данным наземных изыскательских партий было известно лишь несколько озер, все вдали от населенных пунктов.
— Справишься, Иван Иваныч, — напутствовал Галышев Черевичного в Иркутске. — Штурманом с тобой пойдет Константинов Костя, человек в сибирских краях бывалый. Тебя как пилота он уважает, сам в твой экипаж напросился. Сработаешься с ним, слетаешься. Механики тоже ребята надежные… Ни пуха вам, ни пера!
Тем временем штурман, столь отлично аттестованный начальством, хлопотал в своей кабине, устанавливал бортовую рацию, налаживал выпускную антенну.
Итак, в воздух! До Якутска долетели быстро. Там приняли запасы продовольствия, спальные мешки. И погожим сентябрьским утром при полном безветрии, стремительно скользнув по зеркальной поверхности Лены, машина оторвалась. Пошла ввысь, легла курсом на Крест-Хольджай, что в отрогах Верхоянского хребта.
Некогда было пилоту любоваться красотами осенней тайги. Впереди вырастала горная гряда. Постепенно набирая высоту, Черевичный следил за картой. Ага, вот и долгожданное ущелье, — серебристой лентой вьется по нему речка Томпо — приток Алдана. Летели над ней, строго следуя всем извивам русла, то и дело отворачивая от скалистых обрывов, подступавших то справа, то слева.
Восходящие потоки воздуха от нагретой солнцем земли начали подбрасывать машину. Нет ничего хуже болтанки в горах. Поневоле забираешься еще выше. А там облака — не разглядишь оттуда, что сейчас внизу… Только компасу да навигационному расчету может доверять пилот. Медленно ползет время, минуты, кажется, растягиваются в долгие часы.
Но вот в разрывах облаков что-то сверкнуло под солнцем.
— Не иначе под нами озеро Эмде, — прочитал Иван Иванович в записке, переданной штурманом. (Разговаривать было невозможно, столь оглушительно гудели моторы.)
На озере Эмде намечена посадка. Но, как говорится, семь раз примерь, один отрежь. Сесть-то сядешь, а вот сумеешь ли отсюда взлететь? Озеро расположено на высоте 1200 метров над уровнем моря. Хватит ли у мотора мощности при старте с такой высоты, достаточной ли для разбега окажется озерная акватория?
Но что гадать… Лучше попробовать. Черевичный повел машину к самой воде. Затем, коснувшись ее поплавками, дал полный газ мотора и снова набрал высоту. Все ясно, можно отсюда стартовать. Коли так — садимся! Сделал еще один круг над озером, приводнился, поднимая за хвостом машины искрящийся веер брызг. Подрулил к берегу.
Моторы выключены. И сразу — тишина. Ошеломляющая, ушам своим не веришь. Но не успели авиаторы вылезти из кабин на плоскости, как услышали откуда-то из прибрежных зарослей радостный мужской голос:
— Братцы! Дорогие мои люди! Вот счастье нам с хозяйкой привалило. А то живем тут бирюки бирюками, живой души не видим. Гляжу и глаза протираю — прямо с неба к нам пожаловало столько молодцов…
Вынырнув из кустарника, симпатичный бородач тряс руки Черевичному, Константинову, обоим механикам. Потом неторопливо повел их за собой по тропинке. И вскоре остановился у избушки. Окруженная вековыми лиственницами, она, конечно, вовсе не была приметна с воздуха.
Столь же радушной показала себя и хозяйка, возившаяся у печки. Завидев гостей, она бросилась накрывать на стол. Разговорились по душам. Выяснили авиаторы, что озеро, на которое они опустились, действительно называется Эмде, — нанесли его на карту работавшие здесь изыскатели. Четыре года назад ушли изыскатели дальше на восток, оставив на озере в зимовье бородача вместе с женой как своих полномочных представителей.
— Живется тут привольно. Охота, рыбалка — что надо. Мы ведь оба природные сибиряки, — обстоятельно рассказывали супруги. — Места, правда, глуховатые, до поселка ближайшего верст полста, никак не меньше. Да ведь известно, по нашему-то, по сибирскому раскладу, полсотни верст — не даль, пятьдесят градусов — не мороз. Когда надо, сходим в поселок за чайком-сахарком, за солью или там за спичками. Опять же одежу-обужу какую ни на есть там купляем. Так и живем. Вы-то, граждане-аэропланщики, погостите у нас, ежели не очень торопитесь.
