Александр Старостин - Спасение челюскинцев
После выяснилось, что обессиленного Мальмгрена друзья попросту бросили одного, и он погиб.
А вот что рассказал один из основной группы, чешский ученый Франтишек Бегоунек, который был в составе итальянской экспедиции и ждал «Красина»:
«О «Красине» теперь говорили часто, и итальянцы приставали ко мне с расспросами о русских, будут ли они по-прежнему пытаться нас спасти? Ведь ты сам славянин и должен знать русских! На это я с неизменной уверенностью отвечал, что русские будут бороться с трудностями до последней возможности.
— И уж если они к нам не пробьются, то это не удастся никому в мире, — добавил я с глубоким убеждением».
И вот, наконец, появился «Красин». Впоследствии Бегоунек об этом рассказал так:
«Бьяджи (один из итальянцев), который стоял рядом со мной, испускал громкие восторженные возгласы при виде того, как огромный корпус корабля то вздымался, заползая на лед, то опускался, когда лед ломался под его тяжестью; казалось, что ледокол, испытывая сильную килевую качку, идет по морским волнам. Молча я разделял восхищение Бьяджи «Красиным» и радость остальных, дождавшихся избавления.
Вместе с чувством радости я испытывал большое удовлетворение от того, что именно русские спасают от неминуемой гибели большую часть уцелевших при катастрофе «Италии» членов ее экипажа. Я все время твердо верил в помощь русских и не напрасно обнадеживал товарищей. А ведь надменная итальянская военщина (тогда у власти были фашисты), кичившаяся своим сомнительным происхождением от гордых римлян, так ничего и не смогла сделать для спасения своих же соотечественников».
Поиски гидросамолета «Латам» с Амундсеном и тех шестерых человек, которых унесло на облегченном дирижабле, оказались безуспешными: все погибли в море.
Мировая печать, подводя мрачные итоги трагедии, одновременно восторгалась подвигами наших летчиков. Пятнадцать взлетов и пятнадцать посадок на лед совершил Бабушкин.
Один из крупнейших исследователей Арктики профессор В. Ю. Визе сказал, что полеты Бабушкина в техническом отношении — самые выдающиеся в Арктике. Взлет с дрейфующей льдины и возвращение в точку вылета до него считалось не только делом рискованным, но даже и невозможным.
А теперь вы познакомитесь с экспедицией на ледокольном пароходе «Челюскин», одной из героических страниц освоения Севера русскими людьми.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
КАПИТАН Владимир Иванович Воронин, человек чуть более сорока лет от роду, рослый и дородный, с загорелым до черноты лицом и светлыми глазами, шагал несколько вразвал — морская походка — через ленинградский грузовой порт мимо бесконечных штабелей леса, ящиков, мешков, бочек топлива. Иногда в просветах между отдельными грузами виднелась сверкающая поверхность залива, тогда слабый ветерок доносил прохладу и запахи водорослей и мазута. Этот запах — моря, свежести и детства — неизменно приводил капитана в легкий трепет, даже если он бывал чем-то серьезно озабочен. На какое-то мгновение он представил Сумской посад — родное поморское село, ветер, срывающий пену с волн, тревожные крики чаек и вот этот сложный запах, первое, пожалуй, с чего он стал помнить себя.
А Воронин был серьезно озабочен. Ему не терпелось увидеть своими глазами судно, на котором, может быть, удастся повторить поход «Сибирякова», и поэтому он прямо с вокзала, никуда не заходя, двинулся в морской порт, где «Челюскин» (таково было новое название «Лены») стоял под загрузкой.
Капитан уже довольно наслышался о «Челюскине». О нем говорили, как о чуде судостроения. Говорили о его самых современных навигационных приборах, об удобных каютах, отделанных дубом, о диванах и креслах, крытых настоящей кожей, о кают-компании, которая сделана из красного дерева, мрамора,
с инкрустациями. Говорили об универсальном станке в машинном отделении. На этом станке можно выполнять и токарные, и фрезерные, и сверлильные работы. Думая о станке, капитан испытал нечто похожее на нежность.
«И мрамор и инкрустации — от лукавого, — подумал он, — а вот станок может очень даже пригодиться».
Кое-кто, правда, поругивал «Челюскин», находя его непригодным для плавания в арктических морях.
«Суда не заставишь делать то, на что они не пригодны, — подумал капитан. — Но я пока не знаю, каков «Челюскин». Поглядим, каков он в деле».
Воронин рассуждал о кораблях, как о живых разумных существах, с которыми можно поговорить. Мысленно, разумеется.
И тут его словно толкнуло — из-за угла серого пакгауза показалась корма черного, как жук, незнакомого судна.
«Он! — догадался Воронин и зашагал быстрее. Судно все выдвигалось и выдвигалось из-за угла. — Уж больно ты, братец, длинен!»
По затененному корпусу бежали солнечные блики, иногда отраженное солнце ослепительно вспыхивало в надраенных до блеска медных частях судна.
Воронин потянул носом.
«Пахнет краской, — отметил он про себя, — и смолой. Это палубное покрытие дает смолистый дух… Потом ты будешь пахнуть только морем. Ну, наконец, ты кончился…»
Воронин остановился, широко расставив ноги. Потом снял фуражку и вытер лоб. Он не спешил ступить на борт судна.
«Все-таки, ты — щеголь!» — обозвал капитан «Челюскина».
Он щурил свои светлые, кажущиеся особенно светлыми из-за загара глаза, слегка покусывал рыжеватый ус и «разговаривал» с судном.
— Здравия желаю, товарищ капитан! — услышал он голос своего старпома Гудина.
— Здравствуйте, — слегка улыбнулся Воронин и пожал руку Гудину, подтянутому, молодцеватому человеку, который умел носить свою фуражку с тем особым шиком, который свойствен, пожалуй, только английским морякам.
Рядом со своим старпомом рослый и кряжистый капитан выглядел неенолько простовато. Впрочем, от всей его фигуры исходили спокойствие и уверенность.
Длина сто метров, — пробормотал Воронин себе под нос.
— Точно! — изумился Гудин глазомеру капитана и тоже стал глядеть на судно.
— Ширина семнадцать. Плохо.
— Шестнадцать, шестьдесят одна…
— А какие скулы!
— Да, излишняя скуластость имеет место, — согласился старпом и развел руками. — То есть льдины будем принимать под прямым углом, а не по касательной.
— А как будем идти по трещинам с такой длиной и шириной? — Капитан поглядел на старпома. — Этак мы и за ледоколом не пройдем без потерь. А ледовая обстановочка в этом году тяжелая… А каков он, интересно, на открытой воде? Какова его управляемость при малом ходе. Однако теперь не время ворчать.
Он не спеша поднялся на борт, кивнул вахтенному, тот, заметив мрачность капитана, сам сделал свирепое лицо и осторожно кашлянул в кулак.
