Дервла Мерфи - Девственная земля
Утром доктор Гир направил меня в туберкулезный центр на рентген. Он хотел иметь подтверждение своему диагнозу — перелом двух ребер. Прибыв туда после мучительной тряски в автомобиле, я узнала, что ни о каком рентгене до завтрашнего дня не может быть речи, так как сегодня — очередной национальный праздник. Несмотря ни на что, ко вторнику я надеюсь поправиться и вылететь в Покхару.
28 сентября.
Через неделю после злосчастного происшествия я уже не считала, что перелом ребер дело шуточное. Даже если бы доктор Гир не запретил мне поездки на ближайшее будущее, все равно мне пришлось бы отказаться от заказанных на сегодня билетов на рейс в Покхару.
Вчера утром я, как условились, в половине десятого приехала в туберкулезный центр, где мне сообщили, что аппарат снова забарахлил и вряд ли заработает раньше часа дня. Действительно, в 2 часа 45 минут мной занялся очень приятный, но удивительно бестолковый рентгенолог: минут пять он внимательнейшим образом изучал снимок, хотя даже мне с первого взгляда было ясно, что ребра, указанные доктором Гиром, на снимок не попали.
Прошлой ночью боль усилилась, поэтому сегодня весь день я лежала в саду на солнце и читала. Сейчас я чувствую себя намного лучше.
Когда Зигрид на работе, ее дом превращается в некое подобие клуба, где Донбахадур и его друзья встречаются, чтобы петь под аккомпанемент непальского барабана, обучать друг друга странным вариантам английского и немецкого языков, заигрывать с чужими женами, пить чай и увлеченно сплетничать о своих хозяевах или часами сооружать в саду воздушных змеев для состязаний, чем, кстати, они сейчас и занимаются.
«Сезон воздушных змеев» открывается после муссонов, и сейчас по всей Долине можно видеть «поверженных» змеев, печально повисших на вершинах деревьев и на электропроводах. Вчера я наблюдала три состязания, одновременно проходившие высоко-высоко в голубом небе. Обычно нити не видны, поэтому следить за искусными маневрами этих парящих, внезапно бросающихся вниз, трепещущих соперников всегда интересно. Зрелище просто захватывающее. Создается впечатление, что каждый воздушный змей имеет собственный маленький мозг.
Донбахадур — местный чемпион. Сегодня он готовил своего змея для ответственных соревнований, которые состоятся завтра, лишь бы только не затих свежий ветерок. Нитка у его змея в длину более ста ярдов, и каждый дюйм ее, после первых пяти-шести ярдов, покрывается мелко растолченным стеклом, которое должно подрезать нить соперника. Мне эта работа показалась скучной, но Донбахадур был очень увлечен ею. Его приятель Тулбахадур, молочник, помог ему натянуть нитку во всю длину между стволами деревьев, после чего Дон-бахадур взял из кухни Зигрид лучшую кастрюлю и сварил в ней смесь из муки, воды и толченого стекла. Пасту аккуратно нанесли на нитку и, после того как она быстро высохла на солнце, ее дюйм за дюймом подвергли тщательной проверке. Необходимо было выяснить, насколько крепко держится каждый крохотный осколок стекла. Пока драгоценную нить осторожно наматывали на катушку, я незаметно взяла кастрюлю и в ванной комнате постаралась тщательно удалить следы ее смертоносного содержимого.
30 сентября.
Эту дату я запомню надолго, ведь это был мой самый тяжелый день в Непале. Только я села позавтракать, как наверху кто-то подавленно вскрикнул и тут же в дверях появилась мертвенно-бледная Зигрид.
— Меня обокрали, — сообщила она. — Забрали драгоценности, фотоаппараты, пленки — все.
Руки и ноги у меня похолодели, но не только потому, что мне было очень жаль Зигрид, — я вдруг отчетливо поняла, что вина за эту кражу лежит полностью на мне.
Дело в том, что, когда я работала вчера вечером за столом в гостиной, послышались шаги прямо у меня над головой. «Наверное, вернулась Зигрид, пока я была в туалете», — подумала я и не двинулась с места. Какое-то время спустя я услышала удары в наружную стену дома прямо за моим креслом. Про себя я отметила эти звуки, но тут же автоматически отмела, как и все, что мешало сосредоточиться. Инстинкт подсказывал, что они раздаются либо сверху, либо прямо у меня за спиной. Однако я об этом тут же забыла, потому что казалось невероятным, что кто-то мог побывать наверху. Трудно найти даже слабое оправдание столь неумному моему поведению, но славная Зигрид умоляла меня не волноваться. Она даже сказала, что виновата сама, так как всегда оставляла шкафы незапертыми, а окна настежь открытыми. Мне было бы легче, если бы она проявила меньше великодушия и воздала мне по заслугам.
Донбахадур услышал о краже и расстроился не меньше нас. Тулбахадур был на кухне (похоже, он завтракает чаще здесь, чем дома), и мы вчетвером немед ленно отправились в Патан на машине Зигрид.
Полицейский участок размещается в одном из старейших и красивейших зданий неварской архитектуры Патана. В нише рядом с главным входом установлена статуя Ханумана, бога-обезьяны[53]. Эту древнюю скульптуру верующие регулярно покрывают красным и желтым порошком и краской. Нависающая крыша здания поддерживается балками с резными детальными изображениями обнаженных богов и богинь. Такими же изображениями заполнены простенки между окнами. Хотя такое искусство часто называют непристойным, мне оно кажется скорее забавным, чем оскорбительным. Понятно, что для европейского полицейского участка это не самое подходящее украшение, но если непальцы достигли того состояния равновесия, когда секс воспринимается с юмором, то это надо скорее приветствовать, чем критиковать.
Внутри здания шаткая лестница вела в кабинет начальника участка. В углу, у небольшого окна, стоял колченогий стол. Покрытые изысканной резьбой решетки на окнах были откинуты внутрь и на день крепились к низким потолочным балкам. Начальник — толстый, пожилой человек с лицом, изрытым оспой, бритой головой и в очках с металлической оправой — встретил нас довольно сухо. Он долго молча разглядывал нас, всем своим видом выказывая глубокое недовольство. Начальник сообщил через Донбахадура, что нам придется подождать переводчика, который неизвестно когда появится в участке и появится ли вообще.
Мы вчетвером сели на скамью у окна и час спустя были приятно удивлены прибытием Лал Рана, молодого переводчика. Его относительная пунктуальность заставила меня заподозрить, что пессимизм начальника был рассчитан на то, чтобы спровадить нетерпеливых иностранцев. Лал Рана был любезен, но не очень сообразителен. Когда Зигрид пыталась изложить дело, он, как и его коллеги, проявил гораздо меньше интереса к преступлению, чем к возрасту потерпевшей и моему, занятиям, номерам паспортов, домашним адресам и прочей ерунде. Затем переводчик гордо заявил, что в полиции есть «список местных воров» и сейчас он займется тем, что опросит их. Тут Зигрид довольно ехидно заметила, что, обрати они хоть чуточку внимания на опись украденных вещей, расследование пошло бы куда быстрее. Все с ней согласились. Лал Рана очень оживился и сказал, что совершенно необходимо снять у нас отпечатки пальцев. После чего он помчался искать соответствующее оборудование: оно было куплено месяц назад у полиции города Лакхнау, которая решила заменить его на более современное. Увидев этот прибор, я поняла, что полиция Лакхнау не прогадала.
