Chatwin Bruce - Брюс Чатвин - Тропы Песен (1987)
— Знаешь, что лучше всего сделать с этими священными местами? — спросил он, растягивая слова.
— Что?
— Динамитом взорвать!
Он усмехнулся и отсалютовал стаканом аборигенам. Когда он пил, его родимое пятно вибрировало.
Один из аборигенов, очень худой, с виду типичный деревенщина с копной спутанных волос, оперся обоими локтями на стол и прислушивался.
— Священные места! — не унимался человек с пятном. — Да если сосчитать всё, что они называют священными местами, то окажется, что в Австралии триста чертовых миллиардов священных мест!
— Примерно так, приятель! — отозвался тот худой абориген.
Справа от меня Аркадий разговаривал с полицейским. Они оба раньше жили в Аделаиде, в пригороде Сент-Питерс. Они даже ходили в одну школу, у них был один учитель математики. Только полицейский был на пять лет старше Аркадия.
— Мир тесен, — изрек он.
— Это верно, — подтвердил Аркадий.
— А зачем ты с ними возишься? — полицейский обратил большой палец в сторону аборигенов.
— Потому что они мне нравятся.
— Да мне они тоже нравятся, — ответил тот. — Нравятся они мне! Мне нравится наводить у них порядок. Но они не такие, как мы.
— И в чем же они не такие?
Полицейский снова облизал губы, звучно втянул воздух между зубами.
— Устроены иначе, — сказал он наконец. — У них не такие мочевыводящие пути, как у белого человека. Другая мочевая система! Поэтому они и пить не умеют!
— Откуда вы знаете?
— Это доказано, — ответил полицейский. — Научно доказано.
— Кем?
— Не помню.
Должно существовать два разных закона о потреблении спиртного, продолжал он: один — для белых и другой — для черных.
— Вы так думаете? — спросил Аркадий.
— Штрафовать человека за то, что у него более крепкая мочевая система? — от негодования полицейский повысил голос. Это же несправедливо. Это неконституционно!
Его овчарка заскулила, и он потрепал ее по голове.
Ну, а где другая мочевая система, там конечно же и другое серое вещество. Мозг аборигенов, заявил полицейский, отличается от мозга арийцев. У них лобные доли более плоские.
Аркадий сузил глаза до татарских щелок. Теперь он уже по-настоящему разозлился.
— Да, они мне нравятся, — повторил полицейский. — Я никогда и не говорил, что они мне не нравятся. Но они же как дети! У них детский разум.
— А с чего вы это взяли?
— Они неспособны к прогрессу, заявил тот. — Вот поэтому вы все, борцы за их права, и неправы. Вы же мешаете прогрессу! Вы помогаете им уничтожить белую Австралию.
— Позвольте вас чем-нибудь угостить? — вмешался я.
— Нет, спасибо! — рявкнул тот. Лицо его гневно подрагивало. Я заметил, что ногти у него обкусаны до мяса.
Аркадий помолчал секунду-другую, справляясь с приступом раздражения, а потом начал объяснять, медленно и доходчиво, что лучше всего судить об интеллектуальных способностях человека можно по его умению оперировать словами.
По нашим меркам, сказал он, многие аборигены — просто лингвистические гении. Разница лишь во взглядах на мир. Белые беспрестанно изменяют мир, чтобы он отвечал их сомнительным представлениям о будущем. Аборигены же вкладывают все силы в то, чтобы сохранить мир таким, каким он был. Чем же это хуже?
У полицейского отвисла челюсть.
— Ты — не австралиец, — заявил он Аркадию.
— Еще какой австралиец!
— Ничего подобного. Я чую, что ты не австралиец.
— Я родился в Австралии.
— Это еще не делает тебя австралийцем, — заносчиво возразил тот. — У меня пять поколений предков жило в Австралии. А твой отец где родился?
Аркадий немного помолчал, а потом со спокойным достоинством ответил:
— Мой отец родился в России.
— Ну вот! — полицейский поджал губы и повернулся к человеку с родимым пятном. Что я тебе говорил, Берт? Помми, да еще и комми!
25
Ночью небо заволокло, и утро было пасмурным и душным. Мы позавтракали в баре мотеля яичницей с беконом. Жена хозяина приготовила нам сэндвичей для пикника и дала нам лед для «эски». Аркадий снова позвонил в больницу.
— По-прежнему не хотят говорить, что с ним такое, — сказал он, положив трубку. — Боюсь, плохи дела.
Мы стали раздумывать, ехать ли нам обратно в Алис, но, поскольку сделать мы все равно ничего не могли, мы решили поспешить в Каллен. Аркадий развернул на столе карту. Дорога туда, прикинул он, займет два дня. Мы поедем напрямик, переночуем в Попанджи, а потом поедем дальше в Каллен.
Женщина, которая пила кофе за соседним столиком, случайно услышала, о чем мы говорим, и извиняющимся тоном спросила, не будем ли мы случайно проезжать мимо Ломбарди-Даунз.
Аркадий взглянул на карту.
— Это нам по пути, — сказал он. — Хотите, чтобы мы вас подвезли?
— Ах, нет! — Женщина поморщилась. — Нет, нет. Я не собираюсь туда ехать. Я просто подумала, не можете ли вы передать туда кое-что. Письмо от меня.
Это была нескладная, потрепанная молодая женщина с тусклыми волосами и неподвижными янтарными глазами. Она выговаривала слова, как воспитанная леди. На ней было желтоватое платье с длинными рукавами.
— Оно уже написано, — сказала она. — Вас это не затруднит? И сейчас принесу его, если вы не…
— Конечно, мы захватим его, — сказал Аркадий.
Женщина куда-то убежала, вернулась, тоже бегом, запыхавшись, с письмом. Она положила его на стол и порывисто отбросила от себя. Потом начала теребить крошечное золотое распятие на шее.
— Оно для Билла Малдуна, — сказала она, не сводя глаз с имени на конверте. — Он управляющий станцией в Ломбардии. Это мой муж. Попросите кого-нибудь передать ему письмо. Но если вы увидите его самого… если он спросит, не видели ли вы меня… скажите ему, что у меня все в порядке.
Она выглядела хрупкой, жалкой и больной.
— Не волнуйтесь, — сказал я. — Обязательно передадим.
— Спасибо, — ответила она сдавленным голосом и села допивать свой кофе.
Три часа мы ехали по скучной равнине. Ночью прошли дожди и прибили пыль к дороге. Мы видели вдалеке нескольких эму. Поднимался ветер. Мы заметили, что на одиноко стоящем дереве что-то болтается. Это оказался огромный вязаный игрушечный мишка в синих штанишках и в красной шапочке. Кто-то вспорол ему горло, и оттуда вылезала набивка из растительного пуха. Под деревом из натертых охрой сучков был выложен крестик с перекладинами, связанными веревкой из волос.
Я поднял крест и протянул Аркадию.
— Это дело рук аборигенов, — сказал он. — Я бы на твоем месте не стал его трогать.
Я бросил крест и вернулся в машину. Небо впереди темнело.
