Жюль Верн - Кораблекрушение «Джонатана»
Примеру Родса последовали Смит, Райт, Лоусон, Фок, оба плотника, Обар и Чарли, и еще двое рабочих. Вокруг дома Кау-джера возник настоящий поселок, соперничавший со старым лагерем. Еще раньше тут обосновались Хартлпул и четыре матроса, так что в новом селении насчитывался двадцать один житель, в том числе двое детей — Дик и Сэнд, и две женщины — жена и дочь Гарри Родса.
Здесь ничто не нарушало добрососедских отношений, и жизнь текла спокойно, пока не появился Боваль и не вызвал первый инцидент.
В тот день Хальг в присутствии Гарри Родса завел серьезный разговор с Кау-джером, прося совета в отношении некоторых колонистов с того берега. Речь шла о незадачливых рыбаках, которые, некогда воспользовавшись щедростью огнеземельцев, стали попрошайничать все чаще, и теперь не проходило дня, чтобы доля улова индейцев не оставалась в их руках. Эти люди, окончательно потеряв совесть и решив не затрачивать лишних усилий, просто оставались на берегу, дожидаясь возвращения шлюпки, и требовали, как должного, части добычи.
Подобная бесцеремонность начала злить Хальга, тем более что в шайке бездельников находился его враг — Сирк. Но, прежде чем отказать колонистам, юноша хотел знать мнение своего старшего друга.
Все трое сидели на песчаном берегу. Перед ними расстилалась необъятная морская гладь. Выслушав подробный и взволнованный рассказ молодого индейца, Кау-джер ответил:
— Взгляни на это бесконечное пространство, Хальг, и пусть оно привьет тебе более глубокие философские взгляды на жизнь. Ты, незаметная песчинка, затерянная в огромной Вселенной, волнуешься из-за нескольких рыбешек?! Что за безумие! У человека только одна обязанность, мой мальчик: любить людей и во всем помогать им. Те, о которых ты говорил, несомненно нарушили свой долг. Но это не причина поступать как они. Запомни простое правило: обеспечив себя самым необходимым, ты должен помочь всем остальным. А то, что они злоупотребляют твоей помощью, не имеет ровно никакого значения. Тем хуже для них, а не для тебя.
Хальг почтительно выслушал своего наставника и собирался ему ответить, как вдруг собака Зол, лежавшая у ног собеседников, тихо зарычала. И тотчас же позади них кто-то позвал:
— Кау-джер!
Тот обернулся:
— А, господин Боваль!
— Он самый… Я хотел бы поговорить с вами.
— Слушаю.
Но губернатор начал не сразу. Он был явно смущен. Правда, бывший адвокат заранее приготовил свою речь, но, очутившись лицом к лицу с невозмутимым анархистом, как-то странно оробел. Все пышные фразы моментально испарились из памяти, будто он только сейчас осознал всю невероятную глупость своего поступка.
Ружье Кау-джера, лежавшее перед ним на песке, вызывало особую зависть Боваля. Ведь оно обеспечивало владельцу полное превосходство над всеми остальными! И разве не было естественным и законным, чтобы это преимущество принадлежало губернатору, то есть тому, кто представлял интересы всего общества?
— Кау-джер, — наконец решился Боваль, — известно ли вам, что меня недавно избрали губернатором Осте?
Тот иронически улыбнулся в ответ.
— Я полагаю, что первой моей обязанностью в подобных обстоятельствах является передача на службу общества личного имущества, которое может быть полезным для колонии.
Боваль умолк, ожидая одобрения собеседника, но, услышав в ответ одно молчание, заговорил снова:
— У вас имеются ружье и шлюпка. Причем то и другое лишь у вас одного. Ружье — единственное огнестрельное оружие во всей колонии, а «Уэл-Киедж» — единственная надежная лодка, на которой можно выйти в море на продолжительное время.
— И вам захотелось присвоить то и другое? Тогда возьмите сами, — спокойно сказал Кау-джер.
Адвокат сделал шаг. Собака угрожающе зарычала.
— Должен ли я расценивать это как неподчинение законному главе колонии? — спросил Фердинанд Боваль.
Во взгляде Кау-джера вспыхнул гнев. Он поднял ружье, встал и, ударив прикладом о землю, отчеканил:
— Довольно ломать комедию. Я уже сказал: возьмите у меня ружье сами.
Возбужденный поведением хозяина, Зол оскалил клыки. Боваль, испугавшись агрессивного пса, а также решительного тона и геркулесовой силы[66] его хозяина, счел благоразумным дальше не настаивать. Он потихоньку ретировался[67], бормоча под нос какие-то невнятные слова, вроде, мол, доложит обо всем случившемся совету и будут приняты надлежащие меры.
Не обращая больше внимания на «губернатора», Кау-джер повернулся к нему спиной и перевел взгляд на море. Однако Гарри Родс счел этот случай весьма знаменательным и решил сделать надлежащие выводы.
— Как вы расцениваете предложение Боваля? — спросил он.
— Как можно расценивать слова и поступки этого паяца?
— Пусть паяц, — возразил Родс, — но ведь он все-таки губернатор.
— Сам себя назначил губернатором, ведь в их поселении не наберется и полсотни колонистов.
— Достаточно и одного голоса для большинства.
Кау-джер только пожал плечами.
— Заранее прошу прощения за нескромный вопрос, — продолжал собеседник, — но скажите откровенно: вы не испытываете сожалений или угрызений совести?
— Я?
— Да, вы. Ведь никто из колонистов не знает край лучше вас. Никто не знаком с его богатством и трудностями. При этом вы обладаете умом, энергией и авторитетом, необходимыми, чтобы внушить уважение безвольным и невежественным людям. А вы остаетесь безучастным и равнодушным свидетелем их несчастий. Вместо того чтобы вести этих бедняг к победе над силами природы, вы предоставили им свободу бродить в потемках. Хотите этого или нет, но на вас ляжет ответственность за все их грядущие беды.
— Ответственность? — возмутился Кау-джер. — Да разве я был должен и не выполнил?
— Долг сильного — помогать слабому.
— А я не помогал?… Не спасал людей с «Джонатана»? Или отказывал кому-нибудь в помощи и совете?
— Вы могли сделать еще больше, — резко ответил Гарри Родс, — Всякий человек, превосходящий других по интеллекту и нравственным качествам, помимо своей воли или желания, отвечает за них. Вам следовало бы управлять событиями, а не подчиняться им. Вы были обязаны защитить и возглавить этих не приспособленных к борьбе людей.
— Лишив их свободы? — с горечью прервал его Кау-джер.
— А почему бы и нет? Ясное дело, для хороших людей достаточно убеждения. Но ведь отдельные личности уступают только принуждению — закону и силе.
— Я никогда не применю ни того, ни другого! — пылко воскликнул Кау-джер.
