Пол Теру - По рельсам, поперек континентов. Все четыре стороны. книга 1
Футбол в Сан-Сальвадоре
Мне доводилось читать в книгах об особенностях латиноамериканского футбола: о хаосе и уличных беспорядках, о массовом неистовстве и междоусобной вражде болельщиков, о том, как недовольство правящим режимом находит себе выход на стадионах. Я знал наверняка: чтобы понять британцев, надо сходить на матч по английскому футболу, и тогда эта нация перестанет казаться столь чопорной и зажатой. Собственно, в Британии футбольный матч — лишь предлог для этакой войны между молодежными бандами болельщиков. Собственно, спорт вообще — это такой ритуал, в котором четко явлены самые буйные инстинкты, присущие характеру того или иного народа. Олимпиада интересна прежде всего как сублимация мировой войны в форме ярмарочного действа.
— Ничего, если я тоже схожу вместе с вами на футбол? — спросил я у коммивояжера Альфредо, с которым познакомился в поезде по дороге из Санты-Аны.
Альфредо обеспокоенно посмотрел на меня.
— Там будет большая толчея, — сказал он. — Как бы чего ни вышло. Лучше сходите завтра в бассейн — там девушки.
— Вы думаете, я приехал в Сальвадор, чтобы кадрить девушек в общественном бассейне?
— А разве вы приехали в Сальвадор, чтобы сходить на футбол?
— Да, именно так, — сказал я.
Альфредо опоздал. Сказал, что виноваты пробки.
— На стадионе будет миллион народу, — заявил он. Он привел с собой друзей, двух молодых парней.
— Они учат английский, — гордо сообщил он.
— Ну и как у вас идут дела? — спросил я их по-английски.
— Please? — переспросил один. Второй засмеялся. Первый сказал по-испански:
— У нас было всего два урока.
Из-за пробок, а также потому, что около стадиона орудовали угонщики, Альфредо припарковал автомобиль за полмили до места, перед домом своего приятеля. Эта постройка заслуживает отдельного описания: она представляла собой несколько будочек, укрепленных на стволах деревьев, так что ветки свисали прямо в комнаты. Стенами служили тряпки, натянутые на деревянный каркас. Дом был окружен солидным забором. Я спросил у друга Альфредо, давно ли он здесь живет. Он сказал, что его семья живет в этом доме уже много лет. Я не стал допытываться, что они предпринимают, когда идет дождь.
Однако в бедных странах нищета имеет тонкие градации. Спускаясь в низину к стадиону, мы оказались на мосту. Я взглянул за перила, ожидая увидеть реку, но увидел шалаши, фонарики, костры, на которых что-то варилось.
— Кто там живет? — спросил я у Альфредо.
— Бедняки, — ответил он.
Не мы одни шли к стадиону пешком. Мы влились в длинную вереницу спешащих болельщиков. Поближе к стадиону они начали нетерпеливо вопить и расталкивать друг друга. Склоны котловины были запружены народом. Огороды вытаптывались, автомобили застревали в людском море, а по их бамперам сердито колотили. Землю покрывал толстый слой пыли, которая вскоре вознеслась в воздух, взметенная ногами болельщиков, и превратилась в бурую мглу: я словно бы оказался на старой фотографии, подкрашенной сепией. Загорелись фары машин, и их свет в тумане превращался в почти осязаемые конусы. Болельщики перешли на бег, и в клубах пыли я потерял из виду Альфредо и его приятелей. То и дело мне наперерез бросались мальчишки, потрясая билетами и выкрикивая: «Солнце! Солнце!».
Это были спекулянты. Они покупали самые дешевые билеты и перепродавали с барышом людям, не имевшим ни времени, ни мужества стоять в длинной и буйной очереди в кассу. Места классифицировались совсем как на корриде: «солнечные» были самые дешевые, на верхотуре, а «теневые» — подороже, под тентом.
Я пробился через толпу спекулянтов. Альфредо куда-то канул. На стадион, напоминавший своим абрисом чайник, я пробился один, немного поднявшись в гору. Картина была фантасмагорическая: толпа людей, возникающая из тьмы и уходящая в бурый подсвеченный туман, возгласы, тучи пыли и склон, словно бы тлеющий под небом, на котором не было видно ни одной звезды — очень уж грязный стал воздух. Я решил было повернуть назад; но толпа гнала меня вперед, к стадиону, где рев зрителей напоминал вой пламени в печной трубе.
Толпа подхватила этот крик и ринулась, обтекая меня, взметая пыль. На галерее, опоясывавшей стадион, женщины жарили на кострах бананы и пироги с мясом. Валил дым, и казалось, что прожектора не светят, а горят, да еще и коптят. Спекулянты переместились к воротам стадиона. Они впали в беспокойство: матч начнется вот-вот, билеты надо сбывать немедленно. Хватали меня за руки, совали билеты под пос, орали.
Едва взглянув на длинные очереди к кассам, я понял, что у меня нет шансов купить билет законным путем. Я призадумался, но тут из стены дыма и ныли возник Альфредо.
— Снимите часы, — сказал он. — И кольцо тоже. Спрячьте в карман. Будьте очень-очень осторожны. Тут почти все воры. Они вас обчистят.
Я повиновался.
— А билеты? Может, купим у этих ребят солнечные?
— Нет, я куплю теневые.
— А это не дорого?
— Конечно, дорого, но матч важный. В Санта-Ане таких не бывает. И вообще на теневых местах тише, — Альфредо огляделся по сторонам. — Постойте вон там, у стены, не маячьте. Я возьму билеты.
Альфредо смешался с вереницей людей, тянувшейся к кассе. Когда я снова его разглядел, он был уже в середине очереди. Начал работать локтями, кого-то оттеснил и мигом пробился к окошку. Даже его друзья подивились такой прыткости. Он вернулся к нам, улыбаясь, торжествующе размахивая билетами.
На входе нас обыскали. Мы прошли по туннелю и вышли наружу у дальней стороны чаши стадиона. Снаружи, как я уже сказал, он походил на чайник; изнутри же он имел форму скорее супницы или круглого подноса. Супница эта была до краев полна ревом. Всюду маячили смуглые лица. А на дне чаши расстилался безупречно чистый прямоугольный ковер из зеленой травы.
Сорок пять тысяч человек, собравшиеся на стадионе, представляли собой модель сальвадорского общества. Оказалось, что его устройство не сводится к разделению на Солнечных и Теневых. Одну половину стадиона занимали Солнечные (там яблоку было негде упасть; ни одно место не пустовало), а другую Теневые — одетые поприличнее, но почти столь же многочисленные. Кстати, вечером и в сезон засухи между этими категориями не было никакой качественной разницы; мы с Альфредо вообще сидели на бетонных ступеньках, но поскольку теневые места стоили дороже, тут хотя бы можно было дышать. Но имелась еще и часть, о которой Альфредо не упомянул, — балконы. У нас над головами, на пятиярусной галерее, окаймлявшей теневую половину стадиона, восседали Балконные — владельцы сезонных абонементов. В их распоряжении были маленькие комнатки размером с встроенный шкаф — или с типичную сальвадорскую халупу; они пили вино и закусывали, сидя на складных стульях. С балкона хорошо было видно поле. Балконных было не так-то много — сотни две-три. Почему, догадаться было несложно: абонемент стоил две тысячи долларов, а доход на душу населения в Сальвадоре составлял всего триста семьдесят три. Балконные могли отлично видеть вопящих Солнечных и горное плато позади стадиона. Поначалу мне показалось, что плато заросло какими-то странными разноцветными кустами, но потом я разглядел, что это толпы сальвадорцев, запрудивших вершину, чуть ли не прилипших к обрывам. Их были тысячи, плотная людская масса, и смотреть на них было еще страшнее, чем на Солнечных. Стадионные прожектора освещали плато, и было видно, как по толпе пробегает рябь. Вылитый муравейник.
