Дервла Мерфи - Девственная земля
Затопленная долина представляла собой довольно резкий контраст тому шумному оживлению, которое обычно царит там с рассвета. Большую часть времени наша «улица» в Парди — это коричневый поток по колено глубиной. Вскоре на глиняном полу в нашей прихожей начала бурно расти трава. Таши страшно обрадовалась, таким образом она была избавлена от частых походов по лужам к своему привычному месту.
16 августа я прибыла в Катманду и прежде всего попыталась заказать обратный билет на двадцатое; но самолеты непальской авиакомпании туда не летали ни вчера, ни сегодня, и лишь благодаря любезности швейцарцев мне удалось вернуться сегодня на маленьком самолете.
Когда трое швейцарцев и я в 9 утра явились в аэропорт Гаучар, нам сказали, что прогноз неясен, и следующие четыре часа мы провели в так называемом ресторане, откуда пилот периодически выходил взглянуть на небо. В половине второго по радио поступило благоприятное сообщение из Покхары, но, поскольку Катманду оставался совершенно закрыт облаками, я считала, что с места мы не тронемся. Однако пилот бодро заявил, что стоит рискнуть, имея в виду, что мы можем вернуться, если условия ухудшатся.
Полет на мини-самолете больше напоминает поездку на автомобиле с крыльями. С переднего сиденья видны работающие на холмах люди. Однако у меня полет оставил самые мрачные воспоминания. Когда мы набирали высоту, я не могла различить узкую щель между горами, через которую только и возможны полеты в Покхару. Нас выручил пятнадцатиминутный интервал хорошей погоды, последовавший сразу после нашего побега из туманного ада. Вскоре новая стена облаков преградила нам путь, и, когда мы вошли в центр ее, я стала вспоминать своих близких. Пилот связался с Катманду и закричал в микрофон:
— Может, мы и повернем обратно, точка. Посмотрю, сколько это будет продолжаться, точка. Подождите две минуты, точка. Предупреждаю Покхару, точка.
Как ни странно, но минуты через две (очень долгих) туман действительно начал рассеиваться и в Катманду ушло новое сообщение:
— Все хорошо, прекрасная маркиза.
Затем передали в Покхару, что теперь они могут спокойно отправлять самолеты. Минут через десять мы снова попали в облако, и я отчаянно дрожала в ожидании столкновения с возвращающейся «Дакотой». К счастью, в самой долине Покхары было безоблачно, и в половине третьего мы приземлились. Ярко светило солнце.
В Парди меня удивительно тепло встретили соседи. Возможно, они наконец признали меня за свою — так же, как безмятежно улыбающегося слепого мальчика-нищего, одиноко бродящего по долине, или оборванного сумасшедшего индийца, говорящего на безупречном английском и часами просиживающего в чайных, где он ведет горячие дискуссии с самим собой о достоинствах индуизма и христианства.
31 августа.
Недавно я узнала, что Бхупи Шерчан — мой молодой друг из Покхары, широко известный в Непале поэт, — обладатель книги Э. Кавакути «Три года в Тибете». Это редчайшая книга о Тибете, и я уже давно ищу во всех книжных магазинах Великобритании и Индии английский ее перевод, который был опубликован в Мадрасе в 1909 году. Мне казалось непостижимым, что скудный запас английских книг в долине может включать Кавакути, но Бхупи объяснил, что эта книга была подарена его деду автором, которому могущественный клан Шерчанов — одна из богатейших купеческих семей в Непале — по пути в Тибет оказал большую помощь.
Ранее, в период вынужденного безделья, я провела массу времени за чтением Кавакути и по-настоящему полюбила этого эксцентричного, но набожного японского буддийского монаха, сочетавшего глубокие знания с детской непосредственностью. В 1900 году, в совершенстве изучив тибетский язык, он, рискуя жизнью, под видом ламы, нелегально проник в Тибет, чтобы изучить религию страны. Благополучно пережив множество опасных и разнообразных приключений, он вернулся домой, чтобы написать своеобразный отчет о Тибете на стыке двух столетий. Книга настолько захватила меня, что я не могу не процитировать несколько самых интересных, на мой взгляд, отрывков, прежде чем с большой неохотой верну ее Бхупи.
В марте 1899 года Кавакути побывал в долине и записал: «Покхара похожа на города моей родины. Место его выбрано из-за удивительной красоты окружающей природы. Покрытые бамбуковыми зарослями лощины, поросшие цветами холмы в богатом убранстве зеленой листвы, украшенные бегущими с гор потоками, само расположение городка среди высоких гор — таковы характерные черты Покхары. Вода в реке молочно-белого цвета, очевидно, из-за частиц приносимой с гор глины. Ни в одном из своих путешествий по Гималаям не встречал я красоты столь захватывающей, какая покорила меня в Покхаре. Следует также отметить, что здесь самые низкие во всем Непале цены на все виды товаров».
Со всем этим, кроме последней фразы, я согласна всем сердцем. Поскольку рост цен и постройка взлетной полосы — единственные изменения, происшедшие в Покхаре с 1899 года, то можно считать, что если бы Кавакути вернулся сюда в новом воплощении, он тотчас же узнал бы долину, некогда покорившую его сердце.
В шесть часов утра я отправилась на велосипеде на базар. Небо было безоблачным. Я увидела горы в лучах раннего солнца! После долгого отсутствия они кажутся еще красивее. Даже кисть опытного художника — будь он рядом, — наверное, не смогла бы перенести на полотно заснеженные пики Гималаев. Они поистине величественны, пожалуй, это единственное прилагательное, способное передать то впечатление, которое получаешь при выезде из Парди по направлению к самой Мачхапучхре — царице снегов и льдов, надменно возвышающейся над всем вокруг и уходящей в голубизну неба.
3 сентября.
Сегодня я впервые поссорилась с местными властями. Несмотря на мои успехи в установлении личных контактов с местными жителями, я, кажется, обречена на вечные неудачи на служебном поприще, где столь часто происходят столкновения наших взглядов. Эти проблемы редко удается решить достойно и в то же время практично. Здравый смысл и терпимость требуют определенной гибкости, поэтому в мелочах я соглашаюсь с необходимостью медленно плыть по течению в тумане компромисса. Однако подчас возникают серьезные разногласия, побуждающие меня действовать согласно собственным принципам. И каково же недоумение непальцев, когда я внезапно восстаю и становлюсь непреклонной. Возможно, компромисс — вообще неверный путь даже в мелочах, однако без него работа здесь зайдет в тупик. Не сказала бы, что я в подобных случаях принимаю обдуманные решения и сознательно отказываюсь идти на поводу; просто я инстинктивно восстаю против совершенно недопустимых для меня поступков, и с этого момента уверенность, что каждый по-своему прав, делает дальнейший компромисс невозможным.
