Петр Семенов-Тян-Шанский - Путешествие в Тянь-Шань
На окраине речной долины возвышалось киргизское кладбище. Здесь между могилами заметили мы и гробокопателя – светло-серого небольшого тянь-шаньского медведя (Ursus arctos leuconyx). Спугнув его, мы погнались за ним. Бежал он с необыкновенной быстротой, без оглядки спускаясь в долину второй Мерке и забавно кувыркаясь на крутых спусках. Имея лучшую лошадь, я преследовал его по пятам, а мои конвойные казаки постепенно поотстали от меня. Только один из них отделился и с необыкновенной сметливостью спустился в долину по кратчайшему пути для того, чтобы поспеть наперерез медведю. Маневр казака вполне удался. Когда я спустился на дно долины, преследуя по пятам медведя, то заметил казака стоящим впереди нас с ружьем в руках совершенно наготове. Медведь бежал впереди меня шагов на сто очень быстро, но когда заметил впереди себя казака, пошел очень медленно, тяжелой походкой. У меня случайно не было ни ружья, ни пистолета, и я мог только с любопытством смотреть на исход нашей травли, тем более что остальные конвойные казаки далеко от нас отстали. Наконец, медведь поравнялся с казаком, но тот, вместо того чтобы сделать выстрел, попятился назад и пропустил его мимо себя. Медведь прошел грузно и тихо мимо своего несмелого врага, а затем, оглянувшись, бросился бежать с неимоверной быстротой. Я же доскакал до казака и спросил его, почему он не стрелял в медведя, находясь в таком благоприятном для охотника положении, и получил ответ: «Да я был совсем наготове и хорошо прицелился, но как посмотрел вблизи на медведя и подумал: а вдруг он меня съест, – так и руки опустились, а он прошел мимо меня, да и давай тягу».
На берегу второй Мерке мы с удовольствием заметили группу деревьев тала (Salix purpurea и S. fragilis) и между этими деревьями расположились на ночлег на самом берегу реки. В полуверсте ниже нашего бивака вторая Мерке врывалась в дикое ущелье, пробиваясь уступами и образуя невысокие водопады или пороги через скалы, состоявшие из твердого и звонкого порфира.
8 сентября мы поднялись в семь часов утра с нашего ночлега на второй Мерке и выбрались по крутому скату из долины на плоскогорье. Следуя по нему три четверти часа на юго-восток, мы дошли до долины третьей Мерке. Долина эта была столь же глубока, как и долина второй, имела полверсты ширины и скаты хотя и крутые, но поросшие дерном. В одной версте ниже того места, где мы перешли вброд реку, третья Мерке пробивалась так же, как и вторая, через ущелье. Но мы от нашей переправы повернули не вниз, а вверх по реке. Через полтора часа пути долина превратилась в узкое ущелье с крутыми порфировыми обрывами и скатами, поросшими еловым лесом. Избегая этого ущелья, мы поднялись на правый его берег и сделали двухчасовой его обход, а затем вышли снова в расширявшуюся долину, скаты которой были уже покрыты дерном.
Через три часа пути от ночлега третья Мерке разделилась на две ветви, из которых одна текла с юга, а другая с юго-запада. Мы пошли по первой, через час въехали в еловый лес, отчасти одевающий скаты долины, состоявшие из диабаза. После пяти часов пути от ночлега река опять разветвилась. После этого разветвления мы поехали по западной ветви и стали круто подниматься в гору, следуя вдоль одного из верховых ручьев третьей Мерке, но через полчаса остановились на часовой привал, вследствие крайнего утомления нашего верблюда. Здесь обнажения состояли из метаморфического известняка с прожилками известкового шпата. Из зоны лесов мы уже вышли с начала подъема; кустарники были субальпийские: арча (Juniperus pseudosabina), четыре вида смородины (Ribes diacantha, heterotrichum, atropurpureum и rubrum), татарская жимолость (Lonicera tatarica) и открытая мной тонкая, нежная порода бересклета, получившая впоследствие мое имя (Evonymus semenovi). Затем мы уже шли по лугам с высокоальпийской растительностью[16] и наконец добрались до вершины горного прохода, на котором снег лежал еще до начала июля, но стаял уже в конце этого месяца, а не в августе. Высота этого прохода была не менее 2500 метров, но все-таки он показался мне ниже Асынын-тау. Мои проводники называли этот горный проход Табульгаты. Обнажения на нем состояли из гранита. Отсюда текли в разные стороны две речки: одна к югу, в бассейн Иссык-Куля, другая к северу, в Мерке, принадлежащую к бассейну реки Или. Обе носили одно и то же название Табульга-су. По очень крутому спуску спустились мы в долину южной Табульга-су, поросшую стройными еловыми деревьями. Начиная от перевала через гребень во время нашего спуска я мог постоянно наслаждаться чудной панорамой всего Тянь-Шаня между меридианами знаменитого Мусартского горного прохода и западной оконечностью озера Иссык-Куль.
К сожалению, я не мог ориентироваться в этой великолепной панораме, так как проводники мои (киргизы Большой орды), хорошо знакомые с Заилийским Алатау, совершенно не были знакомы с Тянь-Шанем. Влево от нашего меридиана посреди обширной группы снежных исполинов выдавалась смелостью своих очертаний гора пирамидальной формы, скаты которой были так круты, что на некоторых местах снег не мог держаться, и при всем том пирамида казалась белоснежной, тем более что она от самого своего основания, находившегося посреди других исполинов горной группы, была расположена уже в зоне вечного холода. Слева от этой сильно индивидуализированной горы находилась еще другая, поднимающаяся более пологим конусом, но уступавшая ей в высоте, может быть, только потому, что она была дальше. Правее нашего меридиана к юго-западу особенное внимание обратил на себя трехглавый исполин, формой похожий на Dent du Midi Валезских Альп, но весь покрытый снежным покровом.
Спустившись с Табульгатинского перевала, мы избрали себе ночлег при выходе речки Табульга-су из поперечной к оси хребта долины, по которой мы спустились с перевала, в продольную, т. е. параллельную оси хребта долину, отделяющую от него невысокое предгорье. Место, избранное мной для ночлега, было прекрасно защищено с одной стороны предгорьем, с другой – лесной зарослью и находилось у самого берега быстрой, несущейся через скалы речки, под шум которой можно было заснуть так сладко. Отсюда горный проход Табульгаты, находившийся над нами на 1010 метров, казался нам точкой.
Так как мы прибыли на наш ночлег не позже 4 часов пополудни и солнце было еще высоко, то я оставил своих конвойных разбивать палатку, разводить огонь, варить чай и приготовлять нам скромный ужин, состоявший из сухарей, размоченных в воде и поджаренных на курдючном сале (так как никаких консервов в свое путешествие я никогда не брал), и поскакал с одним казаком на ближайшую сопку предгорья, откуда мог иметь беспрепятственный вид на Иссык-Куль, длина которого на запад-юго-запад простиралась более чем на 150 верст.
