Петр Семенов-Тян-Шанский - Путешествие в Тянь-Шань
Озеро Джасылкуль (Иссык). Акварель художника П.Кошарова.
Возвращаюсь к своему путешествию. 4 сентября в 10 часов утра, простившись с Хоментовским и артиллерийскими офицерами, уже только в сопровождении своих конвойных казаков я быстро переехал десятиверстное пространство между Иссыком и следующей к востоку значительной рекой – Тургень. На Тургень мы попали в том месте, где эта река выходила из горной долины на подгорье, в котором она промыла себе глубокую ложбину. Ложе ее было засыпано валунами порфира и сиенита, течение быстро и шумно, волны ее пенились, перескакивая через подводные скалы; на реке было много заваленных валунами наносных островов; ширина реки такая же, как Талгара, и при выходе ее из гор брод был очень затруднителен для наших слабых лошадей. Аул, в котором мы могли нанять свежих коней, нашелся в пяти верстах ниже того места, к которому мы вышли; он принадлежал богатому баю Атамкулу, который славился как один из самых храбрых батырей Большой киргизской орды. Мне удалось получить 15 прекрасных и привычных к горным поездкам лошадей на две недели с двумя проводниками, по два барана за лошадь, но лошадей можно было собрать только к позднему вечеру, и я остался на ночлег в юрте, выставленной мне гостеприимным Атамкулом. Верблюд, данный в мою экспедицию Хоментовским, был единодушно признан пригодным для горного путешествия.
5 сентября я тронулся в путь со своим конвоем в 7 часов утра. Через час езды к югу от Атамкуловых аулов, вверх по Тургеню, ложбина этой реки превратилась уже в долину. Боковые ее возвышенности имели округлое очертание и состояли из темных сланцеватых глин, из песчаных наносов и из желтоватых глин с валунами преимущественно порфира. Валуны эти местами были навалены грудами, подобно эрратическим камням, высоко над уровнем нынешней реки.
К сожалению, я не располагал достаточным временем для исследования причин нахождения этих валунов на возвышенностях и, не имев еще случая убедиться в существовании ледников в тянь-шаньской горной системе, я мог приписать присутствие этих валунов на значительных высотах только тому, что река текла первоначально по долине более широким руслом и в более высоком уровне, но, прорывая себе постепенно более глубокое русло в рыхлых породах предгорья, рассталась уже навсегда со своим прежним высоким руслом, оставив на старых своих берегах целые гряды валунов, которых не могла вынести с их высокого, ей уже недоступного уровня.
При входе Тургеня в долину впадал в него с правой стороны ручеек, через который мы и переехали. Через час езды от этого ручья показались на обоих берегах реки первые обнажения горно-каменных пород, состоявшие на правом берегу из порфира, между тем как на левом, высоко над уровнем реки, попадались еще в большом количестве гряды валунов. По скатам долины росли кустарники черганака (Berberis heteropoda) с его черными, кругловатыми и вкусными ягодами, крушины также с черными ягодами и курчавки (Atraphaxis spinosa), еще покрытой розовыми цветами, а ближе к руслу реки – тала (Salix purpurea и S. fragilis). Все же встречаемые травы принадлежали культурной зоне Заилийского края и имели европейский характер.[14]
Долина Тургеня постепенно становилась все ýже и живописнее и поросла далее яблонями, урюком, тополями, боярышником и кленом, получившим впоследствии мое имя, а на горных скатах, спускавшихся в долину, появились стройные ели. Два раза мы были вынуждены, избегая отвесных скал, переходить вброд через реку. После трех часов пути долина, шедшая по направлению к юго-востоку, вдруг раздвоилась; меньшая из ветвей реки шла прямо с юга, то есть из поперечной долины, а бóльшая с востока – из продольной.
В последнюю мы и повернули и встретили здесь сначала обнажения гипса, а далее темного видоизменения порфира. Наша дорога шла долго по долине вверх течения реки, но потом понемногу отошла от нее, сильно поднимаясь в гору. После четырех часов пути отошедшая от реки дорога начала подниматься на горный перевал. Подъем был очень крут. Появились и граниты в небольших обнажениях, но затем опять потянулись порфиры. За перевалом мы спустились на другую речку, также один из истоков Тургеня, левый берег которой порос елями. Потом мы опять поднялись в гору, но и этот второй перевал привел нас еще к одному из истоков Тургеня, текущему сначала к востоку, а потом загибающемуся дугой сперва к северу, а потом к западу и прокладывающему себе путь по долине, через которую мы могли видеть к северо-западу от себя весь покрытый сплошным вечным снегом гребень северной цепи Заилийского Алатау, между тем как горы порфирового гребня, через который шел наш перевал, носили на себе только полосы вечного снега. Пройденные нами перевалы уже находились в зоне альпийской растительности, а ложбины верховых речек Тургеня – в зоне хвойных лесов.
С той же верховой речки, которая загибалась к западу полной дугой, мы поднялись на последний и самый высокий перевал, который киргизы называли Асыньтау. За этим перевалом мы спустились к реке Асы (Асы-су), текущей на восток по продолжению той же продольной долины, по которой мы взошли на Асыньтау, и остановились здесь на ночлег. Термометр показывал здесь +7 °C в 8 часов вечера.
Ночлег наш оказался на 2390 метрах абсолютной высоты, но он был ниже последнего перевала метров на 500, и при всем том растительность и около ночлега имела альпийский характер.[15] Мы всего сделали в этот день от Атамкуловых аулов не менее 60 верст очень трудного переезда, доступного только для лошадей киргизских горцев.
6 сентября поутру был иней. Мы вышли со своего ночлега на реку Асы в 8 часов утра и отправились вниз по ее продольной долине к востоку. Через четверть часа пути мы перешли реку вброд, а через два часа, когда долина вдруг расширилась, уклонились от Асы-су в том месте, где находилась близ ее берега киргизская могила в виде конической башенки, выстроенной из сырцового кирпича, с окном, окруженным балкончиком. Отойдя от реки, мы стали подниматься в гору по наклонной плоскости, поросшей темным еловым лесом. Через четверть часа подъема мы вошли в дикое ущелье, по которому пробивался ручей, впадавший в Асы; правая сторона ущелья поросла елями, а левая – арчей (Juniperus pseudosabina). Ущелье было скалисто; встречавшиеся обнажения состояли сначала из метаморфических пород, а далее, как и весь кряж, на который мы всходили, из сиенита. Подъем был так крут, что наш верблюд выбился из сил, и мы на втором часу подъема должны были сделать часовой привал. Недаром киргизы называли этот перевал Джаманбастан (дурной путь).
После нашего привала мы еще поднимались часа полтора, пока не вышли в альпийскую зону, а затем уже достигли вершины перевала. В западинке на его северной стороне видны были остатки не совсем растаявшего во весь летний сезон снега, а под конец подъема на нас падал снег в виде крупы из набежавшей тучки, но когда мы добрались до вершины, с которой поднималась живописная гряда скал, то порывистый ветер разметал тучи, и перед нами открылся обширный вид на всю южную цепь Заилийского Алатау. Вправо от нас она простиралась непрерывным гребнем снежных вершин без всяких выемок; впереди нас возвышались горы, на которых видны были только пятна и полосы вечного снега, а влево весь хребет быстро понижался и сглаживался в том месте, где наши проводники указывали на самый низкий из перевалов этого хребта, называя его Санташ. Вершина же нашего перевала имела высокоальпийскую растительность. Пространство между ними и южной цепью Заилийского Алатау было очень широко и выполнено несколькими параллельными кряжами, которые с громадной высоты, на которой мы находились, имели вид огородных грядок.
