Александр Грачев - Тайна Красного озера
Сдав ночью дежурство Петрову у костра, он улегся и сделал вид, что уснул. Между тем сквозь смеженные веки он наблюдал за Петровым. Прошло около часа времени.
Наконец Ставрук увидел: Петров бесшумно придвинулся к сумке и стал горстями накладывать галеты себе за пазуху.
- Это еще что такое? - торжествующе, с издевкой гаркнул Ставрук. - Воруете, господин Петров?
Диверсант, как ужаленный, отскочил от сумы. Его лукавые глазки замигали.
- Я укладываю имущество, чтобы удобнее лежало…
- А-а, имущество укладываешь? За пазуху?
- Вы что, вы что кричите на меня? - залепетал он.
От шума проснулись Судзуки и Соломдига. Ставрук, смакуя каждую деталь, подробно рассказал, как все было. Он умолк, и у костра наступила тишина, которая бывает перед бурей. Но бури не произошло. Судзуки спокойно приказал Петрову вернуть галеты.
- У нас в Японии, вы же это знаете, - Судзуки жестко посмотрел на вора, - за это рубят правую руку. Постыдились бы, ведь вы цивилизованный человек! - тихо закончил он, укладываясь спать.
Укрывшись одеялом с головой, он долго молчал, и казалось, уже уснул, как вдруг глухо сказал:
- Если еще повторится нечто подобное, с кем бы это ни случилось, виновный не проживет и часа…
Ничего более не сказав, он уснул.
После этого случая разобщенность между диверсантами перешла в глухую вражду. Но открытых ссор между Ставруком и Петровым не стало - Судзуки запретил их.
Но особенно подозрительные перемены произошли в поведении проводника. В первые дни похода он открыто высказывал свое недовольство, когда наблюдал какоенибудь безобразие со стороны «геологов». Затем он ограничивался лишь советами, но по-прежнему был словоохотлив, любил шутить, часто смеялся. Теперь же он выглядел больным, был мрачным, раздражительным.
Как-то вечером его не стало у костра. Сию же минуту исчез и Судзуки. Японец следил за орочем, и не напрасно:
Соломдига, делая вид, что ищет ягоды, все больше удалялся от стоянки. Время от времени он озирался по сторонам, не замечая Судзуки, зорко наблюдавшего за ним. Вот ороч спустился в распадок и быстро пошел прочь от бивуака. Но у выхода из распадка неожиданно столкнулся с Судзуки.
- Ягоды нет, - сказал японец, держа руку в правом кармане.
- Моя, однако, тоже не находи ягода, - ответил растерявшийся Соломдига, подозрительно метнув глаза на правую руку японца.
- Ружье давай мне, - распорядился Судзуки, заметив, что ороч сжимает ремень берданки, закинутой за плечо. Не вынимая правой руки из кармана, японец подошел к Соломдиге и снял с его плеча ружье.
- Теперь твоя иди вперед, моя пойдет следом, - приказал Судзуки, и они двинулись к бивуаку.
У костра не сразу догадались, что произошло. Только когда ороч опустился к огню, Судзуки сказал:
- Давай-ка твой нож, моя хочу его смотри. Соломдига повиновался беспрекословно.
- Пытался уйти? - первым понял происходящее Петров.
- Да, ягоду пошел собирать…
- Значит, догадался, с кем имеет дело? - вполголоса спросил Ставрук.
Вместо ответа Судзуки разрядил ружье Соломдиги и ушел в лес. Минут через десять он вернулся без ружья.
- Закинули? - спросил Петров.
- Да, пускай теперь попробует найти, - злорадно усмехнулся японец. - На ночь связывать руки и ноги.
Днем ни на минуту не оставлять без охраны.
Обращаясь к проводнику, он объяснил:
- Следующий раз попробуешь бежать, - отрезай тебе левое ухо, - он провел рукой у левого уха. - Если же через десять дней не приведешь нас к Сыгдзы-му, сделаем тебе такой, - при этих словах он взял полено и показал, как перебьет ему кости рук и ног. - Помирай тебе нету, но и ходи нету. Наша бросай тебя тайга, где много муравьи.
Их кушай тебя.
Ороч с ужасом посмотрел на японца и заплакал.
- Ваша люди советский нету, - только и мог произнести он и, покачиваясь, стал стонать и бормотать что-то про себя на своем языке.
Часть вторая
ВЛАСТЬ ДЕБРЕЙ
Глава первая
Пахом Степанович покидает лагерь. - Глухая долина. - Каменный рябчик. - Ночная тревога. - Рысь. - Затесы на дереве. - Письмо.
Пахом Степанович отправился на поиски Дубенцова и Анюты сразу же после того, как снарядил Черемховского в больницу. Распрощавшись с теми немногими, кто оставался теперь в опустевшем лагере на плато, он накинул на руку повод лошади и двинулся на восток, к Близнецам.
От Близнецов он прибыл к развилке долины, где была оставлена веха, и теперь пошел по следу, проделанному им и Черемховским вчера. В десятом часу утра он достиг болотистой впадины, где вчера профессор обнаружил магнитную аномалию. Здесь он расседлал мерина и принялся готовить себе завтрак, чтобы подкрепиться перед началом трудной работы следопыта.
За долгие годы скитаний по тайге у Пахома Степановича не только выработалась привычка вести себя в глухом лесу, как в собственном доме, но и накопился опыт все делать четко, без лишних движений, без лишней затраты времени и труда. Он знал, где искать воду, каким пользоваться топливом, чтобы скорее сварить пищу, где ставить бивуак в зависимости от погоды и времени дня. Тайга для него не была загадкой - наоборот, она была для него открытой книгой, которую он умел мастерски читать.
Из этого глубокого знания таежной жизни у него и складывалось мастерство следопыта. Трудно было бы уложить в какие-то конкретные правила то, что составляло это мастерство.
Он искал след человека или зверя в дремучем лесу иногда по еле заметным бороздкам в траве, по вмятинам в трухлявом валежнике, иногда обращал внимание на свежесломанную или неестественно повернутую веточку или листок. Он обладал каким-то внутренним чутьем, знанием множества почти неуловимых примет, умением строить догадки, предположения, которые, как правило, оправдывались. Это было искусство, и в этом искусстве он почти не имел себе равных.
Позавтракав и отдохнув, Пахом Степанович повел след Дубенцова и Анюты. Уже на первом километре их след потерялся на каменной осыпи, вдоль подножия сопки, где прошли заблудившиеся. Пахом Степанович не остановился, а пошел через осыпь наугад, уверенный, что Дубенцов и Анюта прошли именно здесь, а не в ином месте. Миновав осыпь, он долго искал след, ползал на коленях, и, наконец, найдя его, больше уже не терял до вечера.
Вечер застал Пахома Степановича в глубокой узкой долине, глухой и мрачной, как подземелье. По дну ее струился маленький ручей. Таежник оставил у следа остроганную палку и хотел было уже устраивать себе ночлег, как вдруг его внимание привлек непонятный звук, напоминающий писк цыплят, когда они усаживаются на насест. Пахом Степанович пригляделся к кусту орешника, что распустился у самого ручья, и в густеющем мраке увидел на ветках несколько крупных птиц, похожих на курочек. По светлосерому оперению он узнал каменных рябчиков - самых беспечных из всех пернатых, населяющих тайгу. Таежник знал, что на них не требуется тратить даже заряда. Ему приходилось видеть этих птиц и раньше в разных уголках тайги. Пахом Степанович усмехнулся, словно встретил старых знакомых, срезал ветку, очистил ее от сучков, а вершину ветки загнул и устроил на ней нечто вроде петельки. С этим нехитрым орудием он подошел к кусту орешника. Птицы, не трогаясь с места, вертели головами, не без удивления рассматривая человека. А старый таежник, действуя с большой осторожностью, стал медленно надевать петельку на голову крайней птицы. Рябчик удивленно склонял голову то на одну, то на другую сторону, косил на Пахома Степановича круглой бусинкой глаза, окаймленного оранжево-красным ободком, потом энергичнее завертел головой, стал сердито клевать ветку, но улетать и не помышлял. Когда петля была уже на шее птицы, Пахом Степанович легким, но быстрым рывком сдернул ее с куста и ножом отсек голову. Несколько рябчиков, спугнутых шумом, улетели, но два продолжали сидеть как ни в чем не бывало. Одного из них Пахом Степанович снял с куста этим же способом, и только тогда улетел последний.
