Александр Грачев - Тайна Красного озера
От стойбища путь лежал по охотничьей тропе, на которой больше уже не было жилья. Но и она лишь два дня вела в нужном направлении, а затем свернула в сторону.
Началось трудное путешествие по бездорожью, сквозь густые заросли, по приметам, знакомым лишь Соломдиге да отчасти бывшему топографу-практиканту Петрову.
Горы в этих местах небольшие, но к морю сбегают очень круто. Один подъем сменяется другим, распадки упираются в высокие осыпи, непрерывных долин почти нет. Плохое знание правил навьючивания лошади, безжалостное обращение с животным, которому не давали достаточного отдыха, торопливость при спусках по крутым склонам - все это привело к тому, что седло истерло спину лошади до крови. Образовался нарыв. На одной из остановок обнаружилось, что нарыв прорвался и на его месте открылась рана.
- Худо, однако, - говорил Соломдига, недовольный отношением спутников к лошади, - ему могу пропади…
- Что же ты предлагаешь? - опросил Судзуки.
- Таскай люди сумка, лошадь надо мало-мало отдыхай.
- Еще чего недоставало! - воскликнул всем и всегда недовольный Ставрук. - Я должен работать вместо лошади! Лучше тогда пристрелить ее к чертям!
- Зачем стреляй?! - рассердился Соломдига. - Мало-мало лечи, и его опять работай. Тебе худой человек.
- Ну, ты, дикарь, что орешь на меня! - гаркнул Ставрук.
- Послушайте!.. - с ненавистью прошипел жестким голосом Судзуки и деспотически посмотрел на Ставрука.
- Груз распределим между собой, лошадь будем лечить.
Гибель лошади может нам слишком дорого обойтись.
После первого же дня похода с тяжелым грузом за плечами диверсанты стали молчаливыми, раздражительными, мрачными. Ссоры вспыхивали поминутно и по самым пустяковым причинам: то кто-то из передних не предупредил, отпустив согнутую в дугу ветку, и она хлестко стеганула по лицу идущего следом; то медленно закипает чай; то задний свалил камешек на крутом спуске, и он стукнул по ногам идущего впереди…
Наибольшую нетерпимость проявлял Ставрук. Его недовольство своим положением, видимо, вызывалось еще и тем, что почти с первого дня Судзуки стал обращаться с ним, как с чернорабочим, тогда как с Петровым они образовали как бы своего рода аристократическую касту: подолгу разговаривали на японском языке о чем-то своем, иногда смеялись, не посвящая в смешное Ставрука, вызывая у него подозрение, что предметом смеха является он сам, и - что особенно возмущало Ставрука - за завтраком и ужином Судзуки клал в свою кружку и в кружку Петрова больше какао, чем в посудины Ставрука и Соломдиги.
Однако главные испытания были впереди. На второй или на третий день после того, как рана на спине лошади поджила и животное вновь навьючили, диверсанты спустились в глубокую долину и остановились у небольшой речки, преградившей путь. Речка, хотя и небольшая, была очень бурной и глубокой.
Несмотря на советы Соломдиги - всем переправляться вброд, а лошадь вести в поводу, Судзуки сделал посвоему. Он велел Ставруку и Соломдиге отправляться вброд, а сам сел на лошадь и позади себя усадил Петрова.
- Своей тяжестью мы будем помогать устойчивости лошади на сильном течении, - пояснил он.
Раздевшись, Ставрук и Соломдига с трудом перебрели речку. По их следу пустил лошадь и японец. Едва она сделала три-четыре шага от берега, как вода перелилась ей через спину. Все видели, что назревает катастрофа: вьюки залило водой, лошадь все более погружается, а седоки в панике ухватились за гриву, всей тяжестью опрокинувшись на шею лошади.
- Слезай, слезай вода! - кричал с того берега Соломдига.
- Да прыгайте же, черт вас побери! - горланил Ставрук. - Вы же топите лошадь и все имущество!
Но растерявшиеся седоки не успели ничего сделать.
Течением подбило ноги лошади, она попыталась плыть, но груз задавил ее, и она ушла под воду. Судзуки и Петров с перекошенными от ужаса лицами бросились вплавь и вскоре встали на ноги. Тем временем течение закрутило и потащило лошадь. Она, видимо, зачерпнула ушами воду и вскоре прекратила борьбу. К счастью, река неподалеку делала крутой поворот, и там труп лошади вместе с грузом подбило под корягу.
Ставрук и Соломдига кинулись туда, чтобы спасти хоть часть вьюков. По корягам они добрались до трупа лошади и попытались вытащить его из корневищ. Им это не удалось.
Ставрук хотел было заставить Соломдигу спуститься в воду и отстегнуть вьючное седло, но проводник наотрез отказался: он не умел плавать. Подоспевший Судзуки приказал самому Ставруку выполнить эту работу. Тот, безобразно ругаясь, проклиная всех и вся, спустился в воду и после больших хлопот отстегнул подпруги. Но лошадь придавила вьюки. Подав конец подпруги Соломдиге и Петрову, сидящим на корягах, он попросил у ороча большой охотничий нож и стал потрошить лошадь, чтобы по частям стащить ее с вьюка. Вскоре вьюки освободились, и их выволокли на берег.
Несколько минут все отдыхали, не обмолвившись ни словом. Наконец Судзуки приказал разобрать сумы и осмотреть содержимое. Там все было перемочено. Прежде чем двигаться дальше, решено было все просушить и отсортировать.
К вечеру эта работа была кончена. Выяснилось, что путешественники лишились большей половины сахара, соли, почти всего хлеба, превратившегося в гущу. Уцелели лишь галеты в двух ведерных банках, сгущенное молоко и мясные консервы. Две банки, обернутые клеенкой и прорезиненной материей, при Соломдиге не открывали - там были гранаты. С ними ушел Петров за поворот реки. Через час оттуда донесся глухой взрыв, происшедший в воде.
Вскоре явился Петров. - Все в порядке, - доложил он Судзуки. Вечером Судзуки объявил, что вводится строгое нормирование продуктов, особенно галет и сахара. Впереди, по подсчетам Соломдиги, оставался путь в двенадцать- тринадцать дней. Из расчета этого времени и была распределена посуточно половина продовольствия. Вторую половину Судзуки объявил неприкосновенным запасом.
С гибелью лошади ноша на плечах каждого увеличилась, и это еще более обострило отношения между диверсантами, в частности между Ставруком и Петровым.
Они без конца ссорились, и с каждым днем ненависть между ними накалялась. Но Петрова поддерживал во всем Судзуки, и злоба Ставрука была бессильной. Однако скоро Ставрук получил счастливую возможность уронить в глазах Судзуки авторитет Петрова.
Он стал подозревать, что Петров ворует галеты. Однажды он увидел, как тот, нарочно отстав, торопливо жует галету; в другой раз он заметил на губах Петрова крошки после того, как тот сходил в кусты. Ставрук решил подкараулить и поймать вора.
Сдав ночью дежурство Петрову у костра, он улегся и сделал вид, что уснул. Между тем сквозь смеженные веки он наблюдал за Петровым. Прошло около часа времени.
