Тим Северин - Экспедиция «Уллис»
Вновь возникла нужда в какой-нибудь перекрестной ссылке, подтверждающей догадку, что мы все еще идем по следам Улисса. И подтверждение было получено 22 июля, когда мы нашли гавань, подобную каменному мешку. Утром мы вышли из Порто-Гайо, надежно укрытой бухты на восточной стороне Тенарона, однако слишком широкой, чтобы выход из нее могли запереть бросающие камни лестригоны. Огибая мыс, мы прижимались чуть ли не вплотную к скалам, ища нетерпеливым взглядом знаменитые ворота в преисподнюю. Но либо пещера была слишком мала и мы ее проглядели, либо, если верить недавно возникшей гипотез, она помещалась не на уровне моря, а над берегом бухты Асомати к востоку от мыса. Ученый и путешественник, профессор Гринхэлдж, пишет в книге «В недрах Мани»:
Пещеру по-прежнему можно видеть у галечного пляжа ниже разрушенной церкви Асомати, по имени которой названа бухта. Приблизительно овального сечения, с несколькими закопченными впадинами в северо-западной части и следами каменной кладки внутри, она почти полностью открыта небу. Длина пещеры — около девяти метров, глубина — не больше трех, и в ней укоренилось лиственное дерево, единственное во всей округе; словом, она никак не оправдывает устрашающую картину «Тенарского зева» у Вергилия, тем более, что мы смогли подтвердить наблюдения разочарованного Павсания, что «в дне пещеры нет никакого хода, ведущего вниз». И все же нет сомнения, что это та самая знаменитая пещера…
Итак, профессор Гринхэлдж тоже на деле увидел нечто куда менее внушительное, нежели то, что нарисовало поэтическое воображение. Врата ада оказались маленькой пещерой, а не зияющей каверной. Какими их расписывали древние, такими они остались и в легендах. Мы снова столкнулись с тем, чему нас научила Троя, а заодно впервые на нашем пути возник человек, коему предстояло сыграть ключевую роль в дальнейших поисках. Павсаний, которого, по словам Гринхэлджа, разочаровало отсутствие на Тенароне хода, ведущего в ад, был греческим ученым; он тоже искал в Греции следы гомеровского мира, но занимался этим восемнадцать столетий назад, во времена римского императора Адриана. Ему принадлежит остроумное наблюдение, сыгравшее важную роль в работе нашей экспедиции: Павсаний отметил еще одни врата ада, значением которых для географии «Одиссеи» часто пренебрегали, потому что они вроде бы не укладывались в общий контекст. А между тем идея Павсания отлично вписалась в ряд наших открытий.
После Тенарона берег Мани поворачивает на север. Галера послушно повернула следом, и команда продолжала высматривать каменный мешок. Бухта Мармарис в двух милях от мыса не оправдала наших надежд. Правда, один рукав ее был с двух сторон огражден скалами, однако он напоминал очертаниями крутую дугу и в глубине упирался в пологую долину, откуда спускалась тропа к источнику на берегу. Идеальное место для купальщиков — и совсем не то, что искали мы. На высотах над бухтой шло тщательное восстановление сельских построек прежнего типа. Архитектура маниотов как нельзя лучше отвечает природе полуострова: их дома напоминали крепости. Маленькие окна в толстых каменных стенах обеспечивали хороший угол обзора для стрельбы и защиты массивных дверей, призванных выдержать вражеский штурм. Для наблюдателей были сооружены сторожевые башни; парапеты защищали стрелков и других воинов, которые сбрасывали камни на голову противника, пытавшегося поджечь двери, или поливали его кипящим маслом и водой. Любой армии было бы непросто вести уличные бои в маниотском селении; однако эти миниатюрные крепости предназначались не для устрашения чужеземных интервентов. Маниоты подчас окружали свои селения крепостной стенной потому, что опасаться следовало собственных соседей. Клан воевал против клана, род враждовал с родом, точно хорьки в мешке. Трудно представить себе более жестокосердные общины. Люди строили дома, держа в уме убийства, засады и вылазки врагов, живущих на той же улице.
Мало чем отличалось их отношение и к внешнему миру. Бесплодный, каменистый, засушливый полуостров не мог как следует кормить своих обитателей, зато он был подобен зазубренному шипу, вонзенному в главную артерию каботажной торговли. Маниоты жили морским разбоем. Говорили, что их жестокость не знала предела. Они занимались работорговлей, одинаково охотно продавая христиан мусульманам и мусульман христианам. Наживали состояния грабежами и выкупами, вымогали охранные деньги у владельцев торговых судов. За ними закрепилась слава людей, знающих морское дело, храбрых, кровожадных и вероломных. Даже жрецы маниотов были известны тем, что возносили молитву, чтобы боги прислали к пиратским берегам богатое торговое судно. Вот как об этом пишет Патрик Ли Фермор, наиболее речистый изо всех авторов, писавших про Мани (и построивший себе дом на полуострове):
Ни одно серьезное пиратское дело не обходилось без участия жреца. Он благословлял экспедицию перед выходом в море, молил богов о благоприятной погоде для пиратских судов и дурной для врага, взывал о снисхождении к душам погибших сотоварищей. Он отпускал грехи своей мореплавающей пастве; и следил за тем, чтобы часть добычи, нередко окропленная кровью, была подвешена в качестве дара богам рядом с иконами на грот-мачте. Если за восемь дней не удавалось захватить никакой корабль, он читал молитву на палубе; когда же показывалась вероятная жертва, вместе со всеми направлял в цель дуло мушкета и шел на абордаж, вооружась кинжалом и ятаганом.
Пиратов-маниотов Средневековья и XVII–XVIII веков можно назвать достойными преемниками лестригонов, которые уничтожили флотилию Улисса. В годы ли после Троянской войны или во время крестовых походов полуостров Мани служил идеальным местом для засады на неосмотрительных мореплавателей. И мы посчитали задачу опознания решенной, когда обнаружили гавань, вполне заслуживающую наименования каменного мешка. Мы вышли на нее примерно в 15 милях за мысом Тенарон, после долгого перехода под жарким солнцем вдоль высоченных скал Каковани, огромным горбом выступающих в залив Месиниакос. Среди ландшафта, и без того отличающегося мрачной враждебностью, Каковани мог вызвать жуть у любого кормчего бронзового века. Утес за утесом нескончаемой чередой обрываются в море, открытые внезапным шквалам с запада. Подле них негде бросить якорь и негде укрыться. Застигнутую штормом галеру здесь прихлопнуло бы о скалы, точно муху. Но и обойти этот участок нельзя. Огибая полуостров Мани, поневоле прижимаешься к утесам Каковани, так что весельное судно не меньше пяти-шести часов подвергалось серьезному риску. Несомненно, кормчие Улисса ощутили великое облегчение, когда, миновав последний выступ скальной стены, увидели, как утесы расступаются, открывая вход в защищенную гавань. Утомленные многочасовыми усилиями, распаренные жаром от накаленных солнцем каменных громад, гребцы чаще заработали веслами, спеша в желанное укрытие. За узким полуостровом (его современное название Тигани — «Сковородка») их ожидала, говоря словами «Лоции адмиралтейства», «лучшая гавань у западного побережья Мани». Речь идет о внешнем рейде, где крупные суда могли бросить якорь и наладить шлюпочное сообщение с берегом. Однако для галеры бронзового века здесь было еще более привлекательное убежище. В горном склоне у северной кромки залива словно выдолблена приметная выемка. Видимая за три мили, она своими причудливыми очертаниями манит морского скитальца. Приблизившись, видишь, что скалы тут образуют почти замкнутый круг. Два каменных рукава, понижаясь, оканчиваются выступами, которые как бы соприкасаются друг с другом, оставляя проход в самый раз для галеры. Осторожно работая веслами, чтобы не зацепить берега, мореплаватели оказывались в круглой чаше причудливого геологического образования, известного под названием бухта Месапо.
