Вольфганг Бюшер - Берлин – Москва. Пешее путешествие
После восьмисот пятидесяти шагов показался очередной знак, а на девятьсот девяностом я прошел мимо него. Не так уж все плохо, подумал я, все в порядке. После того, как это выяснилось, я пошел вперед заметно быстрее, примерно в полтора раза. Но ненадолго. Только я переставал считать шаги – старая песня. Метры были для меня четками, которые я перебирал, и к востоку от Минска я пробормотал немало молитв.
Когда горизонт заалел, а моя тень удлинилась, я вынул из кармана рубашки мини-будильник – наручных часов у меня не было, мне казалось, что так лучше. Я шел уже одиннадцатый час и последнее время – мимо дачных участков. Некоторые дачи были заселены, другие пустовали. Мне приглянулся недостроенный дом недалеко от шоссе, чьи владельцы, судя по всему, отсутствовали, чердак в нем, как обычно, использовался для хранения сена и дров, фронтона у него не было. Мне оставалось только забраться туда – лестница стояла у дома, я поднял бы ее наверх, и у меня было бы прекрасное место для ночевки, недоступное для зверей, людей и дождя, – ничего более заманчивого невозможно было себе представить. К сожалению, соседние дачи были жилыми.
Я подождал, пока не наступит ночь, и хотел было уже лезть наверх, как рядом со мной остановился пежо.
– Садись!
Есть такая порода людей, которых не нужно просить, они сами спешат делать добро. Мой водитель оказался одним из них. Его пежо выглядел как склад лесорубов. Топоры и клинья различных размеров, сияющий ярко-красный термос. Опилки. Запах леса. Водитель сгрузил тяжелую бензопилу с сиденья на пол и сказал мне, что я должен ее хорошо держать: она острая. Я был рад такому повороту событий. Согласно карте я находился недалеко от Жодина, а он как раз туда направлялся. Что-то мне подсказывало, что Жодино – это хорошо. Во всяком случае, оно находилось недалеко, при некоторой самоотверженности я мог бы до него добраться. Лесоруб не торопился меня высаживать. Он был рад показать чужаку свой город: когда еще Жодино удостоится гостей из Берлина!
– Вот магазин. Видишь, а там поликлиника – хорошая, новая. Старая в другом месте. Вот так. Вот ресторан. А там – горсовет. Затем парк. Хороший новый торговый центр. А вот милиция, ха-ха-ха. Ну, да.
Он с воодушевлением повернул в жилые кварталы, проехал через парковки и пешеходные дорожки внутренних двориков.
– Вот проспект. Проспект Пятидесятилетия. А там, параллельно идет проспект Сорокалетия. Так они у нас называются. Смешно, да?
Он указал на статую.
– Вот Ленин.
Он посмотрел на мое лицо и снова засмеялся.
– Вот так у нас. Подожди, я отвезу тебя в гостиницу, ту, что получше. Счастливого пути.
Еще он сказал, что Жодино – молодой город. Это действительно было так. В парке и на бульваре гуляла почти одна только молодежь. Я не стал заходить в ресторан, который он мне рекомендовал, я не сомневался, что найдется что-нибудь получше. Через несколько минут я отыскал подходящее место. Здесь был пол, облицованный плиткой красного, зеленого и кремового оттенков, на стенах грубый советский кафель сочного серого и красного цвета, массивный бар в духе современных интерьеров без отделки, а ко всему этому прилагалась ритмичная русская поп-музыка. Я подумал, что всю эту неотделанную монументальность вместе с мелкой, прагматичной брутальностью, столь любимой в Берлине, без каких-либо изменений следует экспортировать в немецкую столицу, у меня было заготовлено даже название будущего заведения: танцзал-пивбар «Юность». Я положил панаму на стол, из-за тяжелого серо-зеленого занавеса высотой до потолка и шириной во весь зал очень эффектно вышла официантка и задернула его за собой. Обычно я заказывал шашлык или киевскую котлету, в зависимости от того, что значилось в меню, – в этот раз была котлета, а к ней огурцы и помидоры со сметаной, хлеб и пиво.
Группа молодых людей дождалась окончания моего ужина, прервала партию в бильярд и окружила меня, мы поболтали о Жодине и Берлине. Затем я подошел к бару, чего русские никогда не делают, они с большим удовольствием сидят за столиками, и ко мне устремился местный наркодилер.
– Купишь? Десять долларов.
У него был вид настоящего городского парня и брюки известной марки.
– Я бы с удовольствием купил весь этот зал!
Он сочувственно посмотрел на меня и ушел.
В старом советском путеводителе я прочитал следующее высказывание о живописности Жодина: «Красивы также недавно возведенные города. Новополоцк с его химзаводом и электростанцией, а также Жодино с его автомобильным заводом42». Недавно – то есть в 1951 году. Мы с Жодином были ровесниками.
Жодино было светлым пятном социализма – молодого и привлекательного, беспрерывно возводящего величественные электростанции и плотины, беззаботного царства инженеров, которые меняли течение больших рек и строили в голой степи целые города, – то есть современного, если хотите, американского образца. Об этом мечтали Муссолини и футуристы. На Западе такой образ будущего вызывал лишь ностальгию: фильм Эйзенштейна в кинопрограмме, старая кинохроника. Здесь же он еще иногда витал в воздухе, как просветляющий звук орга́на.
На следующее утро я проснулся рано из-за того, что кто-то нервно барабанил в оконное стекло – это был дождь. Теперь по ночам часто шел дождь. Он продолжался, пока я не вышел из Жодина, фабрики которого сопровождали меня до выхода из города. После этого все, как всегда: дорога и лес. Через восемь километров я увидел щит с надписью. Борисовский военный полигон. Теперь я часто слышал сухой треск автоматных очередей, а иногда даже глухие артиллерийские залпы, так продолжалось часами, я привык к этому так же, как и старик, мирно косивший сено у дороги, или женщина, возвращавшаяся с двумя ведрами грибов из леса, где шли маневры. Переход до Борисова снова длился целый день, как и вчера до Жодина, как и за день до этого. Под вечер я достиг цели, и первым моим желанием, как обычно, была чашка горячего чая.
На улице Революции команда тележурналистов отлавливала прохожих. Я спросил, о чем они делают репортаж, о выборах? Нет, о детях. О детях? Да, о том, хорошо ли дети себя ведут, не стали ли они теперь хуже, чем были раньше. Плохие школьники, плохое поведение и так далее. Дети – это всегда удачная тема. Мне подсказали, что напротив есть кафе. Но минуту спустя я был снова у журналистов.
– Кафе закрылось.
– Ну, тогда я тоже не знаю.
– А чем бы здесь заняться вечером?
Я посмотрел на растерянные физиономии, вопрос, кажется, поставил всех в тупик. Я уже хотел пожать плечами и пойти дальше, когда лицо главного прояснилось.
– Дринк водка! – закричал он по-английски. – Пей водку!
Все-таки нашлось еще одно кафе. Потеряв бдительность, я сперва прошел мимо. Жодино приучило тебя, что кафе все время стоят на видном месте и приглашают внутрь, – сказал я себе. Теперь я все чаще вел короткие диалоги сам с собой. Но Жодино – совсем другое дело, исключительный случай, тут нечего и сравнивать, ведь обычно все не так, обычно кафе скрываются. Я так никогда и не понял, почему все заведения от Восточного Берлина до Алма-Аты должны были соблюдать маскировку. Непонятно и странно желание выйти в свет, чтобы приятно провести время где-нибудь в темном подвале, в бункере, в берлоге. В борисовском кафе солнечный свет тоже был изгнан за дверь, об этом позаботились темно-красные занавески.
