Фредерик Кук - Мое обретение полюса
Незадолго до наступления так называемых дневных сумерек ветер усилился до настоящего урагана. Небо на севере, покрытое дымкой всю ночь, почернело будто от сажи. В вое ветра слышались чьи-то отчаянные крики, и воображение рисовало страдания умирающих путешественников, которые усеяли своими высохшими костями это побережье. Некоторое время мы еще видели Смутные очертания берегов, но вскоре все потемнело, повалил снег, образуя огромные сугробы.
Прихватив с собой несколько самых любимых собак, эскимосы укрылись с подветренной стороны моей палатки, где их завалило снегом. Им то и дело приходилось проделывать отверстия для дыхания. Они пролежали погребенными в снежных сугробах целых 28 часов. Однако нарты, накрытые палаткой, хорошо защищали меня и Кулутингва. Когда шторм ослабел, мы стали откапывать наших товарищей. Это напоминало сбор урожая картофеля. Небо на севере побледнело, на юге прояснилось. Вокруг каждого тороса скопился паковый лед. Снег покрылся настом. Полосу припая завалило такими глубокими сугробами, что ехать по нему стало невозможно.
Пот градом катил по нашим лицам, когда мы сбивали снег с собачьих боков и откапывали нарты. Капли пота скатывались на одежду, примерзая к меху ледяными дорожками. Наше самочувствие после шторма ничуть не ухудшилось, и хотя мы проголодались как волки, время было для нас слишком дорого, чтобы тратить его на еду.
Мы покинули пределы бухты, выйдя на морской лед. В этот момент собаки почуяли медведя и вскоре напали на его след. Отдохнувшие, но голодные, они были готовы к драке. Их острые морды истово уткнулись в отпечатки гигантских лап зверя, их уши вздрагивали — и вот с диким воем они ринулись вперед.
Ни окрики, ни удары бича не действовали — собаки неслись дальше. Мы перескакивали через гребни наносов и в клубах снежной пыли скатывались по снежным склонам, отчаянно цепляясь руками за нарты. Нас швыряло из стороны в сторону, порой выбрасывало из них и волокло рядом. Вскакивая на ноги, мы сами, все более свирепея, только крепче хватались за нарты.
Как мы не поломали кости, а наши нарты остались целы — остается для меня загадкой. Примерно через час такой гонки мы заметили медведя. Очевидно, он тоже увидел нас, так как галопом мчался к полынье, что лежала к северу. Мы отстегнули самых быстрых собак. Оказавшись на свободе, те кинулись вперед сквозь снега словно скаковые лошади. Однако у медведя было преимущество. Как только подоспевшая собака вцепилась ему в ляжку, он плюхнулся в черную воду. Мы подошли и стали ждать, когда он появится на поверхности. Однако у мишки нашлось достаточно «здравого смысла», чтобы выбраться из воды уже на противоположном берегу, где он энергично отряхнулся, а затем уселся на льду, словно подсмеиваясь над нами.
Я понимал, что подобное ныряние фатально для собаки или человека, равно как и для лодки, потому что при погружении в воду любого тела оно настолько быстро обледеневает, что уже не может двигаться.
Собаки тоже уселись на лед и жалобным воем начали выражать свое разочарование. Мы попытались было найти переправу, пройдя по нескольку миль в обе стороны от этого места, однако зверь перехитрил нас, и нам пришлось продолжить путь на север.
Показалась бухта Эдванс. Там, среди островов, мы собирались устроить главный лагерь. Свет быстро таял, и, с ледника Гумбольдта, выглядевшего более темным, чем небо, пятном, подул холодный ветер. Вокруг было много айсбергов, сидящих на мели, и всевозможных ледовых образований. Торосы и снег больше не препятствовали нашему продвижению.
Нас преследовали два ворона. Их пронзительные крики эхом отдавались среди айсбергов. Присутствие этих птиц подсказало эскимосам, что поблизости бродят медведи, однако мы не видели даже следов. Крики воронов действовали на собак возбуждающе, они вели себя так, будто напали на след, и мы быстро двинулись в сторону острова Брука. Этот остров представляет собой довольно высокое плато с острыми утесами. Расположенный по соседству остров Бонсал сильно сглажен ледником. Между этими островами мы нашли место для лагеря, кое-как защищенное от ветра.
Покуда мы расправлялись с кукурузой и беконом, собаки взвинтили вой до жуткого свирепого крещендо. Я подумал, что они по своему обыкновению приветствуют появление луны, однако тон их голосов выражал чрезмерное возбуждение. Мы вышли наружу, чтобы узнать, в чем дело. Было так темно, что в двадцати футах я ничего не мог разглядеть, холодный ветер затруднял дыхание.
— Nannook (Медведь), — зашептали эскимосы. Я огляделся, чтобы отыскать позицию, удобную для обороны. Однако помешала непроницаемая ночная мгла, поэтому мы с ружьями на изготовку встали за палаткой. Медведь, по-видимому страдавший чрезмерной любознательностью, неумолимо надвигался на нас.
— Таокоо! Таокоо! Igboo did oo-ah-tonie! (Смотри, смотри! Позади айсберга!) — говорили мне эскимосы. Однако я не видел ни айсберга, ни медведя. Мы с волнением ждали на морозе. Медведь повернул в сторону и спрятался за другим айсбергом. Мы отстегнули лучших собак. Одним прыжком они растворились в темноте.
Мы запрягли остальных собак и двинулись вперед. Я сидел на нартах Тотио, так как у него была самая многочисленная упряжка. Мы перепрыгивали через разводья, иногда окунаясь в воду. Следы медведя вились вокруг огромных айсбергов, которые казались в темноте привидениями. Собаки сами шли вдоль невидимой цепочки следов и вскоре хором известили нас о начале сражения. Мы словно по воздуху летели напрямик в таинственную тьму, откуда доносились звуки. Тотио шел впереди. Приблизившись, мы спустили собак, оставив в упряжке только двоих. Нарты перевернулись и накрыли меня. Подоспел Кулутингва и тоже спустил собак. Я отдал ему свой новенький винчестер. Торопясь вслед за Тотио, он успел сделать несколько шагов, когда тот выстрелил. Заметив, что зверь пытается подняться, Кулутингва тоже выстрелил из нового ружья. Огненная вспышка пронзила темноту. Кулутингва кинулся ко мне и попросил фонарь. Бездымный порох разорвал новое ружье. У Тотио не было больше патронов. Однако медведь лежал смирно. Мы приблизились с копьями в руках.
Собаки исполняли вокруг поверженного зверя дикую пляску, однако у того было еще достаточно сил. Он выбрасывал вперед лапы, да с такой силой, что держал в полном бездействии собачью свору. Подоспели другие эскимосы, впереди них тоже мчались собаки. Тотио выступил вперед и погрузил копье медведю под лопатку. Зверь принадлежал ему.
Молодой эскимос не только подарил экспедиции медведя, но и приумножил свои победы, завершив тем самым перечень деяний, закреплявших за ним право считаться настоящим мужчиной. Эта победа позволяла ему жениться. Он уже успел обзавестись двенадцатилетней невестой, однако без убитого медведя помолвка не могла считаться нерушимой. Он принялся танцевать от радости, переполнявшей его молодое любящее сердце. Бичами мы отогнали собак и принялись свежевать тушу. Каждая собака получила лакомый кусочек. Остаток мы погрузили на нарты и вскоре отправились в лагерь.
