Мишель Пессель - Путешествия в Мустанг и Бутан
Как отмечает Брайн Ходжсон и другие специалисты по истории Непала, статус Мустанга не имеет аналогов: это независимое княжество внутри государства. Глава Мустанга собирает на своей территории налоги и использует их по своему разумению. Отрезанное от мира королевство населено гордыми людьми, в которых не чувствуется никакого «вассального» духа. Их ум критичен и даже насмешлив. Это веротерпимые люди, наделенные широтой взглядов, — достаточно проследить за их отношением к чужой религии, к иностранцам, а также к собственным обычаям и властям.
Каждая семья имеет в стране Ло свой дом. И хотя он не соответствует тем представлениям об удобствах, которые распространены ныне на Западе, зато по количеству квадратных метров на душу он намного превосходит наши бетонные многоэтажки. Дома эти крепко скроены — под стать их владельцам, чей здоровый и цветущий вид никак не подходит для обитателей так называемой слаборазвитой страны.
В Ло-Мантанге я часто выходил вечерами гулять по узким улочкам столицы. Встречая знакомых, останавливался поболтать возле дома. Последние лучи гасли на затейливых наличниках королевского дворца. На площади перед ним собирались женщины посудачить, продолжая расчесывать шерсть. Мужчины, сидя возле дома, тоже не оставались без дела — они накручивали мотки ячьей шерсти на особые палочки, чтобы потом катать из нее валенки. Дети носились взапуски от дома к дому, радостно крича, и это, по-моему, единственный шум, которому радуются во всем мире. Некоторые затеивали игру в «иголочки» перед городскими воротами.
На этой игре, пожалуй, стоит остановиться чуть подробнее. Почти у всех мужчин в Ло-Мантанге можно увидеть на поясе кожаный футляр, в котором носят большие иголки — ими зашивают ячыо сбрую, лошадиную упряжь, бурдюки; иголками поменьше штопают шерстяные мешки и одежду. Так вот, у детишек есть такие же футлярчики, и они играют их содержимым точно так же, как в мое время в школах играли в «перышки», а сейчас играют в шарики. Надо бросить иголку так, чтобы она попала точно в ямку.
Перед самым наступлением темноты звон колокольцев возвещал о возвращении стада. Мужчины вставали и шли гурьбой к городским воротам, где неизбежно поднималась сутолока.
Между тем новости из дворца приходили малоутешительные: в состоянии Джигме Дордже не наблюдалось улучшения… Пемба посоветовал вновь на время оставить Ло-Мантанг.
Багаж сложили на подворье моего друга Тсевана Ринцинга, обещав ему за услуги металлическое ведро, привезенное мной из Катманду.
Пемба сверил по древнему тибетскому альманаху, верный ли мы выбрали день для этого путешествия. Оказалось, первый день месяца благоприятствует работе, второй хорош для получения золота и серебра — только надо, если хочешь, чтобы оно подольше сохранялось в доме, покрошить немного глины в очаг. Третий день прекрасно подходит для поездок. Увы, наша дата не совпала с небесным предначертанием: по указаниям автора альманаха, в этот день лучше всего мыть голову. Ничего не поделаешь…
Дорогой я ознакомился с прочими рекомендациями. Из книжки можно было почерпнуть, в какой день лучше всего жениться, переезжать в новый дом, рисовать святую картину. Был день, когда предписывалось: «Ступай во дворец и станешь знатным!»; на двадцать второй день советовалось: «Читай и станешь ученым!» Рекомендация на тридцатый день была удивительной: можно начинать строить крепость. Ну а поскольку это не входило в мои планы, мы покинули Ло-Мантанг без труб и барабанов. Река Кали-Гандак, прорезав глубочайший на свете каньон, заставила свои притоки тоже как следует попилить камни. Мы пересекли ущелье, стены которого отвесно уходили на тысячу метров вверх.
В темном каньоне Пемба собрал для своей коллекции снадобий разноцветные камешки, содержащие чистую железную руду и медь: в тибетской медицине используется каменная пыль. В устье ущелья стояло селение под названием Самдзонг, но нам сказали, что исконное его наименование Самом, что означает «Хранитель земли» (оно стоит на самой границе). Жители приняли нас поначалу за сборщиков налогов.
На обратном пути мы вышли к развалинам древнего монастыря Гумпа-Тубтилунг, разрезанного пополам горным потоком. Я с удовлетворением перечел в исторической хронике, купленной мной у монаха в Гарпху: «У короля Ахана Гелцинга было пятеро сыновей. Двое младших женились на одной женщине по имени Цусанг и жили вместе в монастыре Тубтилунг. В это время озеро Три-Лунг вышло из берегов и разрушило монастырь». Теперь перед нами было конкретное подтверждение слов летописца: селевой поток из ледникового озера разрезал монастырь на две части.
Сведения, изложенные в «Молле», придали хождению по Мустангу особый характер. Книга стала для нас путеводителем по историческим местам. Остатки каменной кладки говорили теперь о многом, оживали легенды и рассказы, слышанные мной в Ло-Мантанге и других селениях. Я словно, как в детстве, рылся на чердаке в старой рухляди, ожидая вот-вот натолкнуться на сокровища. Хотя, быть может, куда захватывающе было знакомство с удивительной атмосферой будничной жизни лоба.
Ее трудно описать словами и тем более найти адекватные термины. Есть края, которые оставляют впечатление летаргического сна, другие — одиночества, усталости или отчаяния. В Мустанге жизнь была преисполнена бьющей через край энергии, готовности к действию. Все эти качества наилучшим образом воплощались в Пембе.
Каждое утро он начинал с рассказа о том, что он ожидает от этого дня. Ему были неведомы такие понятия, как «рутина» или «скука». Все было внове и все потрясающе интересно: и встреча с другом, и предстоящий праздник, и новости, которые он расскажет, и вести, которые услышит. Его жизнь была лишена статики, смирения, успокоенности — всего того, что так часто встречаешь в странах Азии и Западной Европы. Лоба привыкли к дальним горизонтам, к бесконечным передвижениям, к разнообразию жизни. У них всегда есть цель, пусть маленькая, но которую все равно надо достичь. То, что мы на Западе зовем «борьбой за существование», в Мустанге представляется серией инициатив, приключением, подчас авантюрой. Таково было это «затерянное королевство». Время остановилось здесь? Какая чепуха! Я говорил уже, что для лоба слова «счастье» и «красота» — синонимы и они пытаются совместить оба понятия. В Мустанге нет дома, который бы не играл своей роли в этом приближении к счастью через красоту; здесь даже простой цветочный горшок на подоконнике — трогательный знак заботы в безводной каменистой пустыне.
Вторая характерная черта мустангской жизни — это гигантское уважение к учености, знаниям, уму. Для мужчины нет более достойной цели, нежели стремление к знаниям; детей непременно поощряют интересоваться историей, мифологией, любят, когда они задают «умные» вопросы. На Западе «хороший работник» ценится гораздо выше, чем «блестящий ум». Людей у нас приучают скорее к труду, а не к размышлению, и, за редким исключением, система нашего образования направлена на привитие «практических» навыков. В Мустанге человек, одаренный высоким интеллектом, в общем не работает. Монахами восхищаются именно потому, что они могут обходиться головой, в то время как у нас, на Западе, на интеллектуалов смотрят как на феноменов и в конечном счете не одобряют их.
