Генри Мортон - По старой доброй Англии. От Лондона до Ньюкасла
И я потопал напрямик через луг, на котором паслись длиннохвостые овцы с ягнятами. С трудом нащупав под колючими побегами ежевики поворотный затвор, я отпер ворота и направился к заброшенным руинам. Это все, что осталось от некогда могущественного аббатства Жерво. На уцелевшей колонне посреди здания капитула сидел дрозд и распевал свою вечернюю песню. Запрокинув крошечную головку, он посылал в темнеющие небеса пронзительные переливчатые трели. Верхушка стен еще хранила тепло закатных лучей, а их основание уже погрузилось во тьму.
Величественные развалины казались мне призрачными декорациями из волшебной страны фэйри. Я словно бы попал в сказочный дворец Спящей Красавицы. Не смея нарушать волшебных чар этого места, я тихо прошел по открытому дворику, миновал полуразрушенную аркаду, свернул за угол и лицом к лицу встретился с призраком величественной церкви. Здесь царила тишина, нарушаемая лишь птичьим пением да доносившимся с луга жалобным блеянием ягнят.
Я присел на каменную скамью, почти целиком затянутую побегами ежевики. В сочетании с мелкими голубенькими цветочками они создавали живописный ковер, имитирующий средневековую вышивку. Шесть колонн, которые некогда поддерживали крышу, сейчас бесполезными обрубками тянулись в небо. На полу в беспорядке валялись надгробные камни, обозначая место, где вечным сном спят увенчанные митрой аббаты. На память мне пришла чудесная история, повествующая о том, как было основано это аббатство. Давным-давно, еще на заре христианства, случилось так, что группа странствующих монахов из Байлендского аббатства заблудилась в здешних краях. Пришлось им заночевать прямо под открытым небом. И вот во время ночевки одному из монахов, а точнее сказать, аббату явилось чудесное видение. Увидел он женщину с маленьким мальчиком.
— О прекрасная дама, — удивился аббат, — что ты делаешь ночью в столь диком и пустынном месте?
— Мне часто приходится бывать в пустынных местах, — со сдержанной улыбкой отвечала женщина. — Недавно я посетила Риво и Байленд, а сейчас направляюсь в новый монастырь.
Обрадовался аббат неожиданной удаче и обратился к женщине с такими словами:
— Какое приятное совпадение! Мы с братьями тоже принадлежим Байлендскому аббатству. Не иначе, как сам Бог послал нам тебя, добрая женщина! Не откажи в помощи бедным монахам — укажи дорогу к новому монастырю, дабы не пришлось нам ночевать в этом диком краю.
Незнакомка посмотрела на него все с той же едва заметной улыбкой и поправила:
— Это раньше вы принадлежали Байлендскому аббатству, а ныне вы монахи Жерво.
После чего она обернулась к мальчику и сказала:
— Помоги им, мой дорогой сын! Проводи этих людей, ибо долг призывает меня в иное место.
И с этими словами она исчезла.
А мальчик пошел впереди монахов, в руке он держал ветку, отломанную от дерева. Шли они довольно долго, пока не достигли пустынной поляны, со всех сторон окруженной холмами. Здесь ребенок остановился и воткнул ветку в землю. И, о чудо! В тот же миг слетелись на нее белые птицы. Посмотрел мальчик на монахов и промолвил:
— Пройдет совсем немного времени, и здесь будут поклоняться Богу.
И прежде чем монахи поняли, с кем разговаривают, прежде чем они успели упасть на колени и вознести благодарственную молитву, Он тоже исчез…
— Здесь будут поклоняться Богу…
Мало-помалу птичье пение смолкло, последние закатные лучи угасли. А я все никак не мог уйти — сидел на каменной скамье и наблюдал, как сгущаются ночные тени. В проеме сломанной арки виднелся кусок темного неба, на котором уже зажглась первая звезда. В шепоте ветра мне слышались слова молитвы. Нет, что ни говорите, а Жерво обладает загадочными чарами, которые берут вас в плен, побуждают забыть обо всем и преклонить колени прямо здесь, на замшелых камнях аббатства.
В темноте моя рука нашарила что-то гладкое и холодное. Это оказался осколок средневекового изразца с характерным рисунком — голубая лилия на желтом фоне. Когда-то такими плитками был вымощен пол в здании капитула, где собирались аббаты, дабы обсудить весьма серьезные и важные проблемы. Этот кусочек изразца помнит прикосновение их сандалий, как поступь рыцарей и сквайров, приходивших в Жерво со всей округи. Даже святые отшельники время от времени покидали свои негостеприимные холмы и устремлялись в Жерво в поисках тепла и человеческого участия. Неодолимый инстинкт коллекционера заставил меня опустить найденную плитку в карман. И тут же я услышал суровый голос совести:
— Ты не можешь забрать ее!
Я пытался спорить:
— Все равно кто-нибудь это сделает! Если не я, так какой-нибудь американский турист. А я сохраню эту плитку в память о Жерво.
— Разве ты забыл заповедь: не укради?
— Но если это воровство поможет сохранить реликвию? — возражал я.
— Оглянись вокруг! Ведь ты здесь далеко не единственный вор. Подумай сам: может ли Жерво позволить себе лишиться даже одной-единственной, пусть самой маленькой плитки? И что от него останется в результате?
Этот довод меня убедил. Я вынул плитку из кармана и засунул ее подальше — туда, где никто не сможет найти. Если бы эта история приключилась при свете дня, то, думаю, я все же унес бы свою находку с собой. Но сейчас, когда древние стены аббатства нашептывали молитвы в сгущавшихся сумерках, подобный поступок показался мне настоящим святотатством…
Тем временем совсем уже стемнело. Над рекой и на прилегавших лугах клубился густой, белесоватый туман. Овцы бродили в этом тумане, подобно призракам давно умерших послушников. Я в последний раз оглянулся на развалины аббатства, темным пятном выделявшиеся на фоне неба.
— Пройдет совсем немного времени, и здесь будут поклоняться Богу.
4Если вы хотите увидеть подлинную английскую глубинку — настолько английскую, что в это даже трудно поверить, — тогда отправляйтесь на север от Йорка, к болотистым пустошам Пикеринга. Отсюда уже рукой подать до аббатства Риво.
По дороге я сделал остановку в Керкдейле и был вознагражден необычным зрелищем: здесь в квадратной башне старой саксонской церкви поселился рой диких пчел. Мерное, деловитое жужжание оживило серые камни собора Святого Григория и наполнило их энергией. Это же гудение задавало ключевую ноту в тихой, дремотной атмосфере всего городка.
Огромные тисовые деревья отбрасывают глубокие синие тени. Очаровательный церковный дворик ничуть не уступал тому, что я когда-то видел в сомерстетском Коршеме, неподалеку от Бата. Здесь до сих пор сохранились солнечные часы саксонских времен. Надпись на них гласит, что церковь была перестроена в эпоху Эдуарда Исповедника!
