Андрей Троицкий - По Америке и Канаде с русской красавицей
Очередей не заметно, – палаток много. Покупаю талонов на двадцать долларов, беру пиццу и возвращаюсь назад. Делаю несколько фотографий музыкантов (у них разрешение на публикацию фотографии подписывать не надо, музыканты – люди публичные).
* * *Мы поднимаемся и уходим. На поляне перед огромной плазменной панелью раскладываем стульчики. Но мне сидеть не хочется, я расстилаю на траве покрывало. Рядом со мной на траве какой-то парень лет двадцати восьми. У него два объемистых альбома. Он слушает музыку, и перебирает рисунки в альбомах.
Мы перебрасываемся несколькими фразами. Парня зовут Стивеном. Он художник на вольных хлебах, рисует шаржи на политические, бытовые темы и комиксы для ежедневных газет. Стив несколько раз бывал в России, у него в Москве и Питере есть друзья. Последние пару лет пытается штурмовать со своими комиксами центральные газеты в Нью-Йорке и Вашингтоне, но дела идут не блестяще.
– С шаржами все неплохо, они худо-бедно продаются, – говорит Стив. – А вот комиксы покупают редко. Опубликовали пилотный проект моего последнего комикса. И на этом остановка.
– Не волнуйся. У тебя все впереди.
Действительно, больших художников, например, авторов комиксов "Хранители" (хорошо известен одноименный фильм), тоже не сразу принимали и признавали.
– Это – да, – улыбается Стив. – Но лучше бы поскорее… Иначе до большой славы я не доживу. Умру от недоедания.
Я наливаю новому знакомому вина, протягиваю бутерброд. Стивен живет в Вашингтоне, сюда приезжает уже четвертый год. Останавливается в одной из гостинец на окраине. Джаз для него – все равно что воздух. Это и развлечение, и любовь, и работа для души, и кладезь вдохновения… Словом – все.
* * *Юра закусывает вино бутербродами и рассказывает Рите о сегодняшнем мероприятии.
Джазовый фестиваль в Чикаго, – крупнейшее музыкальное событие осени, идет с первого четверга сентября по воскресенье. Концерты каждый день начинаются в десять утра и продолжаются до вечера. Выступают многие десятки исполнителей, от любительских коллективов, весьма крепких, до самых известных оркестров, ансамблей, вокалистов.
Под джаз отданы все городские площадки. Утром и днем это, как правило, закрытые концертные залы. По вечерам – самые крупные открытые площадки в центре, – Миллениум и Гранд-парке. Представлены все направления этой музыки, от соул до этнической музыки. Это настоящее пиршество для гурманов, – а входных билетов нет. Приходи, кто хочет. Форма одежды свободная. Сойдут шорты, линялая майка и резиновые тапочки.
Певцы и музыканты, даже самые востребованные, популярные, многократные лауреаты Греми, – работают бесплатно. Самые именитые, самые звездные, – их здесь называют специальными гостями, – исполняют не две-три композиции, а дают концерт, как правило полутора или двухчасовой. Выступают в последние два дня фестиваля, по вечерам на главных площадках.
Концерт заканчивается, мы идем к другой эстраде, что в Гранд-парке. Здесь такая же поляна с подстриженной травой, расставлена акустика, плазменные мониторы. Народ устраивается капитально. Приходят с переносными грилями, мясом для барбекю и пивом. Нас ждет шесть часов прекрасной музыки. Это последний концерт, выступают лучшие из лучших, всемирно известные музыканты и вокалисты, лауреаты Греми.
* * *Стив расположился рядом. Пока музыканты берут перерыв, он разрешает мне полистать папку с комиксами «Нападение Двухпупкового» о похождениях пугающего персонажа – живого воплощения зла. Это огромный мускулистый мужчина со свирепой небритой рожей по имени Двухпупковый. Он родился с генетическими отклонения, – отсюда огромный рост, шесть пальцев на руках и ногах, два пупка, страшный жестокий нрав.
Ему противостоит полицейский оперативник Джон Браун, обычный человек, семейный, лет сорока, внешне не слишком выразительный, – средний американец. Кроме Двухпупкового Браун разбирается с бандой грабителей и убийц, терроризирующих город. Надо сказать, внешность обманчива: полицейский оказывается парнем не промах, крутым и смертоносным. Бандитов он передушил и перестрелял, Двухпупкового отправил в тюрьму до скончания века.
Во второй папке продолжение комикса: "Двухпупковый снова нападает". Сбежав из тюрьмы, этот неистовый злодей набирает в банду отпетых уголовников и принимается за старое. Но и Браун не дремлет: и опять трещат челюсти плохих парней. Забористые рисунки.
– Двухпукового в журналах не берут, – пожаловался Стивен. – Говорят: жестокости многовато. Им нужно что-нибудь для девочек 12 – 14-и лет. Про медвежонка Урчу или зайчонка Тоби. Урча уходит от девочки, он обижается на нее за то, что мало с ним играет. А девочка его ищет. Находит, и они месте играют. Вот такой захватывающий сюжет.
– Мне твой Двухпупковый, честно говоря, тоже не по нутру. Какой-то он… Мерзкий, отвратительный. Ему человека убить, – как плюнуть… Понимаешь: нельзя убивать направо и налево, нельзя лить человеческую кровь как воду…
Может быть, я говорю слишком громко или как-то по-особому выразительно, экспрессивно, но к моим словам прислушивается полная женщина, сидящая рядом на раскладном стуле. Но я так захвачен своими рассуждениями, что не обращаю на нее внимания. Женщина продолжает коситься на меня, поворачивается к своим подругам, что-то им шепчет. Чтобы открыть бутылку, достаю нож, нажимаю кнопку. Щелкает пружина, выскакивает лезвие. Женщина вздрагивает, отодвигает стул подальше. Я наливаю вина Стиву, потом себе.
Меня занесло не туда: в назидательную колею, из нее трудно вылезти. И дальше я двигаюсь по накатанной дорожке.
– Не надоело тебе, Стив, лить людскую кровь? – я облизываю лезвие ножа. – Ты должен сказать себе: все, больше ни одного убийства, ни единой капли крови. Я становлюсь гуманистом. Скажи, ты сможешь так поступить?
– Не знаю, – тянет Стив. – Не могу ручаться.
– Да… Не надо убивать людей. А если убиваешь, делай это выразительно… Со вкусом. Понимаешь, о чем я?
Стив кивает. Я выражаюсь фигурально, иносказательно. Но соседка, кажется, толкует мои слова буквально. Косится на меня взглядом испуганной лошади, на лице страх. Рука, лежащая на подлокотнике стула, дрожит.
– Ну, если убиваешь, – стреляй, а не руби тесаком, – продолжаю я. – Так меньше крови.
Женщина откидывается на мягкую спинку стула, закрывает глаза, хватается за сердце. Но я не обращаю на нее внимания. Тема назидательности, овладевшая мной, еще не отпустила. Наливаю стакан вина и говорю себе, что это – последний. Не хочется заходить слишком далеко.
– Но ты ведь тоже людей убиваешь, – Стив, разумеется, имеет в виду мои книги. – Разве нет?
