Андрей Троицкий - По Америке и Канаде с русской красавицей
Рядом пара мужчин восточного типа, с бородками, в черных рубашках с длинными рукавами, на плечах тяжелые сумки. Они плохо понимают по-английски, полицейский в третий раз повторяет:
– Расстегните сумку, сэр.
Мужчины переглядываются и молчат. Рядом с каждым из них возникает парочка крепких парней, одетых в шорты, майки и тапочки. Взглянув на них, никогда не подумаешь, что это полицейские в штатском. Парни настроены очень решительно.
Кажется, еще секунда – и дело дойдет до рукопашной. Но в последний момент гости с востока, с видимой неохотой все же расстегивают свои баулы. Копаются в карманах, достают какие-то бумаги. Один их восточных гостей носит странное мя – Джафар Инжир. Полицейские тщательно досматривают сумки. Ничего опасного, – проходите.
Инжир слегка напуган, – это заметно, – но через силу улыбается.
* * *Мы идем дальше. Юра какой-то отчужденный, замкнутый, сосредоточен на своих, видимо, невеселых мыслях, хмурится.
– Мы штопор забыли, – говорит он. – Пальцем что ли пробки внутрь пропихивать… Вот же черт. Собирались и… Самое главное забыли.
– У меня нож с собой, – отвечаю я. – Управимся.
Мы идем дальше, мимо павильонов с сувенирами и компакт дисками. Я здесь третий раз и знаю, что в последний день все сувениры можно купить за полцены. Останавливаюсь, покупаю бейсболку, кое-то из музыки, толстовку и майку. На груди эмблема фестиваля, на спине, снизу доверху – имена всех его участников и названия джазовых оркестров и ансамблей.
Фестиваль прошел более тридцати раз. Особым шиком считается придти сюда в майке двадцати или тридцати летней выдержки. С именами тех легендарных исполнителей. Кто-то из них безвременно умер. Кто-то стал суперзвездой, но не зазнался, не подхватил звездную болезнь, – это дурной тон, – и выступает здесь до сих пор.
Мы плывем в людском потоке, точно зная, что он вынесет нас именно туда, куда надо. Красивых женщин в майках без рукавов и коротких шортах так много, что на Риту почти не обращают внимания.
Слышна русская речь, родные крепкие выражения. Это не иммигранты, они давно привыкли избегать непечатных слов, – туристы. Есть случайные персонажи, они здесь первый раз. Увидели скопление народа, – завернули посмотреть и послушать. Но много настоящих меломанов, которые приезжают специально, чтобы на четыре дня окунуться в мир живого джаза самой высокой пробы.
– А нож у тебя какой? – Юра все еще хмурится. – С длинный лезвием?
– У меня перо. Выкидуха с кнопкой на ручке.
– А-а-а… Этот подойдет.
* * *Мы никуда не торопимся. У каждого на плече чехол с раскладным стулом внутри. Стулья легкие, но большие и удобные, в подлокотниках пазы, в их можно поставить стакан или открытую бутылку. Кроме того, у меня на плече спортивная сумка, в ней запеченная курица в вощеной бумаге, бутерброды, котлеты и хлеб. Сверху покрывало, его можно расстелить на траве.
В сумке Юры еще одно покрывало бутылки вина, бумажные тарелки и пластиковые стаканчики, и еще много разных мелочей. Программа у нас обширная, длительная. Мы планируем посетить сразу два концерта. Один уже начался, точнее близок к середине. Но нас интересует исполнитель, выступающий в конце программы.
Перед эстрадой и местами для зрителей – огромная лужайка, где запросто умещается, не мешая друг другу, несколько тысяч человек. На земле установлены плазменные экраны и динамики. Не нужно спешить в зал. Садись здесь, если хочешь, – ложись на траву. И балдей. Пока свободного пространства много, – до вечера далеко. Но народ подходит без остановки.
Мы находим места в зале, садимся и слушаем оркестр этнической музыки, – это джаз, где преобладают африканские и латиноамериканские мотивы, – барабаны, кастаньеты. У меня с собой еще и сумка с фотокамерой и пара объективов. Я обещал одному музыкальному журналу, сделать небольшой репортаж о фестивале, заодно несколько снимков.
Вокруг полно репортеров. Парочку из них я знаю, вон тот, длинный и худой из "Чикаго". Толстый мужчина, среднего роста, – корреспондент "Роллинг стоун". У него на каждом боку по камере. Еще один аппарат на груди. Четвертая камера и набор объективов в рюкзаке за спиной.
Он мечется от эстрады к залу. Снимает музыкантов и кого-то из публики. Затем подходит к тому, чью фотографию только что сделал, и просит указать свое имя и подписать листок. Это разрешение на безвозмездную публикацию твоей фотографии в журнале. Чтобы человек не имел материальных претензий к изданию, не требовал гонорара.
– Я хочу пиццы, – говорит Рита.
– У нас полные сумки еды, – мне не хочется вставать и уходить. – Могу предложить куриную ножку. Или котлету с кетчупом.
– Сам ее ешь. Я хочу пиццы.
Миша ничего не слышит. Моей выкидухой он сосредоточено ковыряет пробку. Покупать здесь вино по семь долларов за бокал (это цена в магазине обычной бутылки красного или белого калифорнийского), – дорогое удовольствие. Поэтому мы, люди опытные, пришли со своим горючим. Полицейских в зале не видно, да и никто из них не обратил бы внимания на подобные мелочи. Ну, выпивают люди, – праздник же, как тут не усугубить.
Только один раз попался на глаза полицейский в штатском. Это мужчина лет пятидесяти пяти, среднего сложения с седыми пышными усами. Сидя в кресле, он держит на коленях спортивную сумочку, на ней газета, свернутая трубочкой. Человек вроде бы дремлет. Поза расслабленная, глаза закрыты, ноги поджаты. По виду скромно одетый клерк, пришел послушать музыку, но перестарался с пивом или вином, – и теперь отдыхает. Если присмотреться, заметишь, что правая штанина приподнялась. На щиколотке – кобура с револьвером, какие носят полисмены.
Мы быстро уничтожаем первую бутылку. На этот раз в туалет уходит Юра. Он возвращается обратно и делится наблюдением (месяц назад он туристом побывал в Париже).
– В отличие от французских, здешние общественные туалеты – чистые, – говорит он и принимается ковырять вторую бутылку. – К тому же они – бесплатные.
Рите не сидится, хочется покапризничать:
– Где моя пицца?
Приходится идти обратно, окунаться в человеческое море. Здесь нельзя купить гамбургер или стакан вина за наличные или по банковской карте. Сначала надо обзавестись талонами, – каждый по 50 центов. И рассчитываться с продавцами уже не живыми деньгами, а этими самыми бумажками. Таким образом городские власти пресекают возможные злоупотребления с наличностью.
Очередей не заметно, – палаток много. Покупаю талонов на двадцать долларов, беру пиццу и возвращаюсь назад. Делаю несколько фотографий музыкантов (у них разрешение на публикацию фотографии подписывать не надо, музыканты – люди публичные).
