Николай Алексеев - Зимовка на «Торосе»
Дальше шли второстепенные дела вроде принятия всех противопожарных мер, хранения продовольствия, обеспечения людей питьевой водой и т. д. Выполнив и это, нам предстояло полностью снять на карту и сделать подробный промер участка Карского моря от мыса Де-Колонга до восточного входа в Таймырский пролив. Нужно было обследовать со всей тщательностью больше 2000 квадратных километров суши, моря и воздуха, так как и климатические особенности района зимовки тоже должны были получить свое подробное описание.
Необходимо было подумать и об отдыхе. Среди 23 человек, собранных на «Торосе», возрастное различие достигло 22 лет, по образовательному уровню были лица полуграмотные и окончившие высшие учебные заведения. Отсутствие определенной системы в отдыхе среди такого коллектива могло внести в него элемент расслоения, а это безусловно отразилось бы на деятельности зимовщиков.
Работы предстояло много…
Перед первым ужином на зимовке я попросил всех собраться в нашей кают-компании и, сообщив о нашем производственном задании, высказал собранию свое мнение о том, каким должен быть наш коллектив на зимовке.
— Разрешите мне, — поднял руку боцман Нечаев. — Я, конечно, говорить не мастер, потому как мало ученый. Конечно, зимовка может быть кому и трудна будет. Только вот что — ведь плавали мы, и что же, разве плохо плавали? Конечно, трудно было, когда, к примеру, на мели. Ну-к что ж, снимались, опять плавали. Теперь вот зимовка, да разве до нас никто не зимовал? Конечно, некоторые зимовали плохо, чорт-те знает что заваривали, так это нам не в пример. Я прямо скажу — хорошо будем зимовать!
Гул одобрительных голосов пронесся над собранием.
— Товарищи! — начал затем повар Сергей Павлович, самый старший из всех присутствующих по возрасту. — Я уже зимовал на Диксоне. Там нас были сотни, здесь два десятка. Там мы перезимовали неплохо, ну а здесь надо сделать так, чтобы было лучше. Я в камбузе готовлю вам супы разные, но вижу все же подальше кастрюль и чумичек. Вот остались мы на зимовку — об этом знают как будто бы не многие; остались мы одни беспартийные — об этом знает еще меньше людей, но то, что слово «Торос» будут несколько раз произносить там, в Москве, в Кремле, это я тоже знаю! Неважно, что нас двадцать три, а Кремль руководит сотнями миллионов. Найдется время и для нас, и в какой-то большой книге победившего социализма будет написано, что вот двадцати трем советским гражданам было поручено сделать такое-то дело. Они его сделали отлично. Что же из этого получается? А вот что. Мы, беспартийные, прежде всего обязаны выполнить то, что нам поручено партией. Дисциплиной, спайкой, работой мы добьемся всего и не подведем ни себя, ни начальника, ни управление, ни советскую власть!
Дружными аплодисментами ответили зимовщики на речь Сергея Павловича. Собрание превратилось в дружескую беседу, в которой серьезные замечания перемешивались с веселыми шутками. По койкам разошлись поздно ночью… Перед самым сном я вышел на палубу. Непривычно тих был наш корабль, на котором не работал ни один из моторов. Тускло светил фонарь «Летучая мышь» у входа в кубрик. Редкие, но крупные хлопья снега мягко сыпались с неба. Бухта Ледяная замерла, хотя льда в ней почти не было. Величественный покой природы вливал удивительную бодрость. Мысли мои устремились к сердцу родной земли, к Москве, к Кремлю. Да, за нас вы можете быть спокойны — советскую власть мы не подведем.
Первый день зимовки встретил нас пасмурной погодой и сырым пронизывающим ветром. В вершине бухты сгрудились мелкобитый лед и шуга, так что высадка на берег оказалась почти невозможной, хотя это было совершенно необходимо. «Торос» был завален лесом, ящиками с продовольствием, углем и шлаком с «Седова». Все это надо было свезти на берег, после чего лишь можно было приступить к зимовочному оборудованию корабля. На берегу, рядом со срубом бани, собранным для нас командой «Седова», тоже громоздились горы ящиков, снаряжения и строительных материалов. Первая же пурга превратила бы эти запасы в снежно-ледяные скалы, погубив многое из весьма ценного для нас имущества.
Положение было достаточно ясным для всех, и на выручку пришла изобретательность наших матросов. Подойдя на шлюпках к кромке битого, волнующегося льда, люди уложили на него доски и по этому зыбкому мостику гуськом перебрались на берег. Вслед за матросами на берегу оказались наши собаки, огласившие остров радостным лаем. Боцман Нечаев, матросы Карельский и — уже значительно поправившийся — Шунгин возглавили все строительные работы. Гидрографы обеспечили непрерывную доставку грузов с борта судна к базе.
Вечером ко мне в каюту пришел чем-то встревоженный «Маркони».
— Николай Николаевич! Плохо у меня с радиосвязью. С тех пор как мы вошли в Ледяную, меня почти не слышит Диксон. Как же я буду всю зиму держать связь?
— Может быть, станция не исправна?
— У меня? Что вы! Станция — как часы. Ведь с Русским, Челюскиным, Усть-Таймыром я работаю, на коротких имею связь с Архангельском, хотя, правда, слышимость как будто стала немного хуже.
— Так в чем же дело?
— Думаю, что мешают берега. Мы далеко вошли в бухту, и берега ее охватили нас как ширмой со всех сторон, кроме восточной. Вот если бы попробовать немного походить по бухте, чтобы проверить условия слышимости в различных местах?
— Хорошо, предупреди станции, завтра выйдем в пролив Паландера для испытания.
Предположение радиста оказалось совершенно правильным. Как только «Торос» двинулся к выходу из бухты, Диксон совершенно отчетливо услышал работу нашей станции. Окончательно стать на место для зимовки пришлось дальше от берегов, что имело для нас некоторое неудобство, но о связи необходимо было позаботиться в первую очередь.
Море смилостивилось над нами только 10 октября, когда вся бухта покрылась сплошной, абсолютно ровной ледяной коркой. Замерзание произошло ночью, а утром по льду уже бегали наши собаки. На следующий день люди осторожно добирались до берега пешком. Пока лед имел толщину не более 3 сантиметров, мы выбрали якоря, и «Торос» оказался не связанным с дном, что было очень важно для периода весенних подвижек льда.
С огромным чувством благодарности вспоминала экспедиция подарок танкера, снабжавшего нас нефтью. Его лес дал нам возможность построить на берегу склад для продовольствия и отеплить тамбуры на корабле. Кроме того, в нашем распоряжении осталось еще не мало леса для постройки будущих триангуляционных и промерных знаков.
Сердечность моряков с танкера еще раз проявилась в следующей телеграмме, полученной экспедицией в день замерзания бухты Ледяной:
