Покоряя Эверест - Мэллори Джордж

Одержимым скалолазам-профессионалам вроде меня нужно многое объяснить, и пора бы им начать это делать. Общеизвестно, что они подвергают свою жизнь опасности. Но с какой целью? Если только ради какого-то физического удовольствия, чтобы насладиться определенными движениями тела и испытать азарт соперничества, то это того не стоит. Альпинисты – это особенно безрассудная группа отчаянных безумцев; они пребывают на одном уровне с охотниками, но во много раз менее здравомыслящи. Единственное оправдание альпинизма, ставящее его на уровень выше простых физических ощущений, утверждает, что альпинист испытывает более глубокие эмоции; он извлекает некую пользу для своей души. Его оппонент может скептически отнестись к этому аргументу. Он может утверждать, что считает благом для души взятый им отпуск. Вероятно, это справедливо для любого, кто проводит заслуженные две недели отгула в здоровом отдыхе на море и возвращается оттуда лучше, то есть добродетельнее, чем был. Почему же радость альпинизма ценнее, чем от морского курорта? Что это за высшие эмоции, на которые намекает скалолаз? И если они действительно так ценны, неужели нет более безопасного способа их испытать? Обдумывают ли альпинисты эти вопросы и отвечают ли на них снова и снова, по мере обретения нового опыта, или довольствуются некой волшебной уверенностью, романтическим флером из-за давней относительной неосведомленности об их занятии?

Возможно, частые встречи с оппонентом, готовым спорить на эту тему, были бы полезным и держащим в тонусе средством. Но на практике я обнаружил, что редкие люди хотят всерьез обсуждать альпинизм. Полагаю, они воображают, что дискуссия со мной для них невыгодна; и должен признаться, что, если кто-нибудь поднимет этот вопрос, моим импульсом будет оттолкнуть его. Я могу напустить на себя презрительный вид в отношении цивилизации и бросаться пафосными фразами о прекрасных пейзажах, о божественном буйстве Природы в ее экстазе при сотворении гор – как человек, у которого есть секрет, и он не хочет его раскрывать, ведь все равно никто не поймет.

Таким образом, я обращаюсь к влиянию горных пейзажей на мое эстетическое восприятие. Но, даже если смогу описать словами истинное чувство, я ничего этим не объясню. Эстетическое наслаждение кровно связано с нашей деятельностью, но оно не объясняет и не оправдывает его. Никто и на миг не предполагает, что наши очевидно осознанные действия определяются всего лишь нашим желанием узреть нечто прекрасное. Горная железная дорога могла бы удовлетворить такой запрос. Обзорные площадки на нескольких станциях и скрытые все признаки собственного устройства – она может быть настолько качественно организована, что отважным владельцам билетов на поезд будут доступны все эстетические радости альпиниста. Железная дорога позволила бы достичь этой цели со сравнительно небольшими затратами времени. Вероятно, она даже имела бы решающее преимущество, позволяя всем любителям гор разделить эмоции с множеством своих собратьев. И все же идея внедрить такой механизм в заснеженную гору вызывает отвращение у любого альпиниста. Для него это выглядит своего рода изнасилованием. Факт подобного отношения указывает на важный нюанс – скалолазы отвергают исключительно эстетические соображения в качестве главного мотива.

Полагаю, что, по мнению многих людей, способных об этом судить, у альпинистов нет оснований претендовать на превосходство в стремлении к природным красотам, сопровождающим их дело. И, конечно же, многих охотников возмутило бы такое заявление. Поэтому нельзя отделить альпинизм от охоты, основываясь на его достоинствах, утверждая, что только мы способны оценить гармонию между физическим и эстетическим, и никто больше.

Тем не менее я по-прежнему высокомерен и уверен в превосходстве альпинизма над всеми другими видами отдыха. Но что я подразумеваю под «превосходством»? И в какой мере оно выражается? На какой пьедестал мы возводим альпинизм? Какое место во всем человеческом опыте занимает опыт альпинистов? Ответы на эти вопросы должны быть тесно связаны с целостным объяснением нашей позиции; может оказаться, что они защищают альпинизм. Сразу стоит признать, что в периодических изданиях мало указаний на то, что наша деятельность связана с духовной стороной не меньше, чем с физической. Отчасти это связано с тем, что нам требуется конкретная практическая информация от любого человека, описывающего экспедицию. Наши журналы, за одним исключением, не претендуют на звание возвышенной литературы, а нацелены лишь на предоставление альпинистам полезных знаний. Вот почему мы пытаемся точно показать, где на горе пролегал наш путь и как именно на наше предприятие влияли состояние снега, льда, скал и погода, были они благоприятны или нет. Каковы фактические трудности, которые нам пришлось преодолеть, и опасности, с которыми нам пришлось столкнуться. Естественно, если учесть эти условия, импульс к литературному самовыражению исчезает; не столько потому, что эта тема неуместна, сколько потому, что ее слишком сложно раскрыть. Большая экспедиция в Альпах, скажем, пересечение Монблана, была бы превосходной темой для эпической поэмы. Но не все из нас хоть мало-мальски поэты, не говоря уж об уровне Гомера [19] или Мильтона [20]. У нас, конечно, есть лирическая поэзия, посвященная горам, и мы высоко ценим ее за то, что она выражает многие из наших чувств к ним. Но лишь по малой ее части можно заключить, что альпинизм в техническом смысле предлагает эмоциональный опыт, которого невозможно достичь иным способом. Несколько эссе и описаний действительно дают некоторое представление о том, что вовлечена именно духовная часть человека. Но большинство тех, кто описывает экспедиции, даже не рассматривают их как приключение, тем более – не рассуждают об эмоциональных переживаниях, свойственных альпинизму. Некоторые авторы после регулярных осторожных ссылок на очевидные факты вставляют абзац, вкратце посвященный эстетическому переживанию. Большая часть – и, возможно, самая мудрая – делает легкий намек на подобные чувства или вообще пренебрегает ими.

И все же не так уж и сложно писать об эстетических впечатлениях так, чтобы порадовать читателя. Если мы не слишком требовательны, многие писатели могут угодить нам в этом отношении. Даже не будучи взволнованы описанием до глубины души, мы можем довольствоваться историей любого, кто заставит нас поверить, что он испытал эстетическое переживание. Мы можем не прочувствовать его вместе с автором, но, если он найдет простые слова, будем в восторге от самого осознания, что он способен на те же переживания, что и мы. Но писатели-альпинисты, как правило, не преуспевают даже в этой малости. Если им хватает отваги попытаться описать закат или восход, при чтении часто ощущается неуверенность, что они и вправду это чувствовали, – даже если прекрасно знаем, что они переживали то же, что и мы.

Эти замечания о нашей горной литературе сделаны не в качестве порицания или разочарования; они высвечивают явления, которые можно объяснить не столько природой самих альпинистов, сколько характером их деятельности. Объяснение, которое мне кажется самим собой разумеющимся, легко вытекает из самой концепции альпинизма. Полагаю, что, выраженная или невысказанная, она является общей для всех нас, «высокомерных скалолазов». Мы не утверждаем, что наши эстетические переживания восходов и закатов, облаков и грома – самые важные детали альпинизма, но эти индивидуальные переживания в принципе неотделимы от впечатлений и опыта всего восхождения, каталогизировать и передать как некий отдельный жизненный опыт. Эти детали не случайны в альпинизме, а жизненно важны, они – его неотъемлемая часть. Это не декоративные, а структурные элементы; это не различные объекты, вызывающие всплески эмоций, а части общего комплекса чувств, целого эмоционального фона. Они похожи на хрустальные горные озера, что встроены в окружение и обязаны своей жизнью непрерывному потоку.