Александр Стесин - Ужин для огня. Путешествие с переводом
«Ле Пассаж» оказался вполне приличным гостиничным комплексом с бассейном, двумя ресторанами и внутренним двориком, где росли пальмы и тутовые деревья, а белокаменные стены были увиты плющом и хенной. Наспех проглотив полусъедобное блюдо с кошачьим названием (кошари? котяри? мурси?), мы обсудили ситуацию и сошлись на том, что в город ехать все же не стоит, лучше остаться тут и как следует отдохнуть перед Аддис-Абебой. Береженого Бог бережет. Прашант даже вспомнил приличествующую случаю индийскую притчу.
Через пять минут мы уже стояли перед консьержем, выясняя, как добраться до центра города, а тот глядел на нас, удивленно моргая, и бубнил заученную речь – что-то о миролюбии египтян и глубоком почтении, с которым они относятся к приезжим. Похоже, в этой гостинице давно никто не останавливался. Вдруг между нами и консьержем вырос великан с обритой головой и ваххабитской бородой лопатой.
– Чем могу быть полезен?
– Простите, а вы…
– Я? Заведующий.
Консьерж закивал из подмышки великана, подтверждая, что тот – действительно заведующий. И без того щуплый, этот бормотун совсем съежился в присутствии босса, и, глядя на него, мы тоже почему-то съежились, но, собравшись с духом, промямлили, что мы – туристы, не те американские шайтаны, против которых недавно объявлен джихад, а свои, мирные туристы, Прашант – пакистанец, я – араб, хоть и не говорю по-арабски, и хотим мы посмотреть город, особенно те районы, где поменьше кровопролития и мародерства, то есть подальше от Тахрира и пирамид Гизы.
«Можете положиться на меня, – рявкнул заведующий, – цена экскурсии – двести египетских фунтов на человека». И, обнажив гнилые зубы, добавил: «Ввиду возможного риска для жизни, цена – со скидкой». Вполне приемлемая цена, дешевле, чем мы ожидали. Если бы еще без риска для жизни… Но тут заведующий сделал властный жест рукой, и перед нами возник еще один человечек, такой же тщедушный, как и консьерж. «Это Мустафа, он будет вашим водителем и экскурсоводом. Позаботься о них хорошенько, Мустафа, покажи все, что стоит показывать. В первую очередь пирамиды Гизы!»
И мы поехали. Окольными путями, через старый город и новый город, через Фустат, где жил Рамбам, и «хару», где живут герои Нагиба Махфуза; мимо многочисленных достопримечательностей, о которых наш проводник ничего толком не мог рассказать, но, желая передать их историческую важность, с неподдельным драматизмом качал головой: «Много история, много-много важный!» По-видимому, работу экскурсовода Мустафе доверили впервые, и он, не совсем представляя себе, в чем именно заключается эта работа, старался как мог развлечь пассажиров светской беседой. Разглядывая нас в зеркале заднего вида, он неустанно коверкал английскую речь.
– Нас два месяц туриста не приезжай, вы – один первый! Вы где живи?
– Где только не живи, – нашелся Прашант.
– Где живи, а сейчас приезжай, хорошо! Друзья. Я вода купи?
– Что-что?
– Я вода купи, угощай? Сам до ночи пей нельзя, Рамадан, а вас угощай – можно, и сам приятно. – Он затормозил и прежде, чем мы успели отказаться, выскочил из машины. Я открыл дверь, чтобы пойти за ним, но Мустафа замахал руками. – Сам, сам покупай, вы отдыхай.
Вернувшись, раздал мелочь нищим, сгрудившимся у машины в его отсутствие, а нам вручил по бутылке минералки.
– Это бедный, кладбище живи, – пояснил Мустафа, когда мы отъехали.
– Они живут на кладбище?
– Да, много бедный живи – вон там, кладбище, склеп живи. Много-много бедный. Они меня знай: я мой старший сын посылай, он помогай, много-много брат корми, – Мустафа снова остановил машину и на сей раз предложил нам выйти.
У подножия холма Цитадели начинался Город мертвых, огромный район, целиком состоящий из кладбищ, мавзолеев и усыпальниц мамлюкского периода, заселенный не только мертвыми, но и живыми: в некрополе часто селятся каирские бедняки. Три старухи в черных платках поклонились Мустафе и приветливо помахали нам с Прашантом.
– Рамадан карим, – лопотал наш проводник, – сам до ночи еда нельзя, а бедный корми – хорошо. Дома жена кричи, ругай, я не отвечай, Рамадан, ссора нельзя. Надо молчи, муж и жена люби, надо Аллах спасибо.
Улицы Каира были ровно такими, какими я всегда их себе представлял. Обожженный кирпич, стрельчатые арки, обилие лавок, тележек с фруктами, выкрики продавцов, зов муэдзинов, яблочный дым кальянов. Один из великих городов мира, живущий своей обычной жизнью. Никаких мятежей и казней, никакой кровавой бани. Скорее наоборот: повседневное движение жизни казалось подчеркнуто спокойным, даже несколько заторможенным. Может быть, это и был главный признак ненастья – мнимое самообладание как проявление шока. А может, это спокойствие было просто одним из предписаний Рамадана. «Надо молчи, надо Аллах спасибо». Во всяком случае, что-то такое точно ощущалось – или это нам так казалось? Что-то было. Гордая осанка готовности. Блажен, кто посетил сей мир…
После обязательного визита в мечеть Ибн Тулуна и короткой прогулки по набережной Нила Мустафа объявил, что настало время ехать к пирамидам Гизы. Вот теперь-то мы и увидим беспорядки, подумал я, когда слева по борту, в просвете между кирпичными многоэтажками, показалась обглоданная вершина Великой пирамиды. Даже в мирное время туристы всех стран, приезжающие, чтобы увидеть последнее из семи чудес света, только и делают, что отбиваются от неотвязных торговцев безделушками, жуликов, норовящих втянуть вас в какую-нибудь аферу, и просто воров-карманников. В последние месяцы к этим «казням египетским» прибавилась еще одна: исламские радикалы, забрасывающие иностранцев камнями. В общем, ничего хорошего ждать не приходится. Но… Проведя утро в пустоте аэропорта, а послеобеденные часы – в суфийской умиротворенности Города мертвых, я уже начинал догадываться, что тот Египет, в котором очутились мы, был параллельной вселенной, одним из возможных миров Дэвида Льюиса. В нашей параллельной вселенной пирамиды Гизы были продолжением пустоты, а может быть, и ее началом.
Изнутри этой пустоты, из ее сердцевины, остальные миры казались, нет, не иллюзорными, даже наоборот: все было в равной степени реальным, равноудаленным – и туманная панорама города, его небоскребов и минаретов, открывающаяся с обрыва за пирамидой Хуфу; и раскаленные дюны Сахары, непрерывность песков отсюда до Магриба, где я ночевал в лагере у туарегов три года назад; и «египетские ночи» в североафриканском квартале Нью-Йорка, где почти не говорят по-английски, всегда пахнет специями и дымом жаровен, а курильщики кальянов, похожие на кларнетистов, продолжают свои бдения до самого утра; и вторжение гиксосов в Нижний Египет в семнадцатом веке до нашей эры; и нынешний военный переворот и протесты сторонников Мурси; и общинный быт мурси3, живущих в долине Омо ровно так, как, вероятно, жили обитатели тех мест в семнадцатом веке до нашей эры; и Анубис с головой шакала, сопровождающий умерших в загробное царство.
