Елена Серебровская - От полюса к полюсу
Сомов прибыл в 1962 году в Антарктику с двумя судами, доставив кроме обычных грузов
и смены зимовщиков еще и вce то, что требовалось для расконсервации станций Восток,
Комсомольская и Молодежная, которую надо было расширять заново. Разгрузка была
крайне тяжелой: на Антарктическом континенте вследствие консервации отсутствовал
зимовочный авиационный отряд, помогавший обычно прибывающим экспедициям в
начальный период их деятельности. График движения судов с указанием портов захода
был откорректирован всего лишь за двое суток до выхода головного судна.
Последовательность заполнения трюмов грузами невозможно было соблюсти, так как
доступ в них закрывали самолеты, укрепленные на палубах.
«Обь» должна была снабдить необходимым не только Мирный, Восток, Комсомольскую и
Молодежную, но и завезти много грузов для Новолазаревской, перенесенной километров
на 100 в глубь континента. И все же экспедиция справилась со всеми поставленными
задачами. Разгрузка проходила в период штормов, ветер срывал «Обь» со швартовых,
рвал, как нитки, толстенные манильские канаты, вырывал ледовые якоря. Пурга не давала
санно-гусеничному поезду выйти из зоны трещин, головной тягач провалился в трещину
одной гусеницей. К счастью, его удалось вытащить.
Завершив работу и забрав участников седьмой САЭ, возвращавшихся домой, Сомов
проследовал к «Оби». Метель и пурга затрудняли движение. Погода начинала портиться
основательно, и, если бы припай у «Оби» взломался, весь санно-гусеничный поезд с его
21 пассажиром мог бы погибнуть подо льдом. Надо было торопиться, а навигационные
приборы вышли из строя. Из снежного плена полярников с помощью радиосвязи вывел
молодой капитан Олег Иванович Воденко, предложив ориентироваться... по направлению
ветра. Михаил Михайлович рассказал об этом в "мемуарном очерке «Ориентир-ветер»,
опубликованном в 1971 году в журнале «Уральский следопыт» номер 4.
«С Антарктидой надо обращаться на «вы», — говаривал Сомов. Она побелила его
шелковистые кудри в первое же свидание.
Девятая Антарктическая экспедиция прошла менее напряженно, хотя забот и огорчений
тоже было немало. В летний сезон требовалось провести пять санно-гусеничных походов,
в том числе два таких сложных, как научный поход Восток—Советская—Молодежная под
руководством доктора наук А. П. Капицы и Восток—Мирный под руководством доктора
наук П. А. Шумского при участии пятерых французских гляциологов. Эти два последних
поезда приходилось встречать в зоне трещин и помогать им выбраться оттуда — ведь
люди к концу таких походов были, как правило, вымотаны, обессиленны.
Как руководитель экспедиции, Сомов и при разгрузке кораблей, и в других случаях не
только стремился предусмотреть все до мелочей, но и разрабатывал запасные, аварийные
варианты, предусматривая возможные трудности. Как опытный ледовый разведчик, он
всегда много летал и сам, чтобы узнать обстановку и найти проходы для кораблей на море
и для поездов в опасных зонах побережья. Он строго следил за четкостью работы, за
порядком и в то же время оставался чуток, человечен и добр к товарищам и подчиненным.
Главный инженер этой экспедиции Дмитрий Дмитриевич Максутов в своих
воспоминаниях о М. М. Сомове приводит немало тому подтверждений. Так, во время
разгрузки они с Сомовым 36 часов провели на ногах без сна (благо было светло) на трассе
вывозки грузов, где вездеходы увязали в снежных «болотах». Или, отправляясь из
Мирного к кораблю для следования на Молодежную, Сомов отказывается от специального
вездехода, чтобы его водитель не рисковал на обратном пути. Вместо этого Сомов едет
стоя, да и продвигается помедленнее, на санно-тракторном поезде. А однажды,
сговорившись с летящим на Молодежную Максутовым о приземлении самолета вблизи
«Оби», чтобы пересесть с нее на этот скоростной транспорт, Сомов заранее выбирается из
корабля, в одиночестве ждет самолет на льду и мгновенно взбегает по трапу, как только
самолет приземляется, — опять же, чтобы не задержать.
В этой экспедиции погиб тракторист Щеглов. Чуть не погиб и сам Михаил Михайлович.
Он возвращался на самолете после проводов «Эстонии», и вдруг лопнул стальной трос,
державший одну из лыж самолета в горизонтальном положении, и она повисла
вертикально. Сомов видел это в иллюминатор самолета и сохранял невозмутимое
спокойствие. Возможно, что мысленно он сказал летчику Б. А. Минькову одну из своих
любимых фраз: «Подошла твоя ария!» Миньков придумал маневр: на высоте нескольких
метров резко рванул самолет вверх. Передняя часть оборвавшейся лыжи тоже взметнулась,
и тогда, в считанные мгновенья, самолет «припечатал» обе лыжи на снег. Остались в
живых...
Что ж, Антарктида — это Антарктида! Трудно там отвечать даже за себя самого и свою
работу, каково же тому, кто отвечает за весь коллектив! М. М. Сомову работавшие с ним
люди всегда платили любовью. И уже в Ленинграде, с книжкой персонального пенсионера
в кармане, он не раз встречал на улицах пешеходов, которые подходили к нему с
приветствиями и напоминали: «Я — ваш тракторист, помните?», или: «Я у вас поваром
был в Мирном. Сейчас в ресторане «Восток» работаю, загляните хоть разочек!»
Девятая экспедиция стала для него последней. Суровые испытания не проходили даром.
Сомов был здоровым от роду и закаленным физически человеком, но система
кровоснабжения мозга начинала сдавать. Пришлось познакомиться с докторами.
Почувствовав, что больше не может работать в полную меру, он настоял на своем уходе из
института, но остался в составе ученого совета. Шесть последних лет своей жизни он
прожил в основном под Ленинградом на даче. Поездки за рубеж, в ГДР и Швецию, стали
уже разновидностью отдыха.
Он очень любил природу, тонко чувствовал ее красоту. На севере упивался волшебством
северного сияния, вспоминая слова Нансена:
«Северное сияние раскинулось по всему небосводу серебряной пеленой, которая то
желтеет, то зеленеет, то становится красной, то быстро свертывается, то снова колышется
серебряной лентой. Вот заиграло оно языками пламени высоко, в самом зените, вот
метнуло яркий луч прямо над горизонтом. Затем пелена растворяется в лунном свете.
