Леонид Почивалов - И снова уйдут корабли...
Однажды присутствовал при разговоре Петра Леонидовича с одним крупным деятелем культуры, сумевшим завоевать себе довольно громкое имя. Проходившие мимо случайные люди вспыхивали улыбками, увидев собеседника Капицы — какая знаменитость перед ними! На Капицу не обращали внимания, портретов его в газетных киосках не продают. Потом Петр Леонидович об этой знаменитости, как бы невзначай, между прочим, обронил: «Пустяковый человек» и больше уже не вспоминал — неинтересно! Как-то он сказал: «Умного человека всегда можно узнать по глазам. Глаза — это наглядно представленная вам обнаженная плоть самой сущности человека». Я позавидовал этой зоркости на людей ученого-физика, которая могла бы быть скорее присуща тем, кто работает с духовным, с человеческим материалом, нежели с бесстрастным миром атомов и молекул… Он объяснил это так: «Все мы составные единой природы. Не надо быть на нашей планете мимолетным пассажиром, надо относиться к миру, в котором волей природы ты оказался, с уважением, и он тебе многое поведает».
Старая истина утверждает: подлинный ученый должен быть романтиком. Помню, как в Югославии, в Дубровнике, где я его встретил, он восхищался уникальной красотой Адриатического моря, помню его фразу: «Такое даже самый гениальный художник передать не в состоянии. Мы считаем себя господами природы, а она всегда берет над нами верх».
Когда я вернулся из плавания на научном судне, которое работало в Бермудском треугольнике, и приехал на Николину гору, хозяин дома сразу же загорелся нетерпением: «Ну, рассказывайте! Какие вы там обнаружили тайны?» И хотя незадолго до этого его сын Сергей Петрович в своей очередной передаче «Очевидное — невероятное» беспощадно разделывался со всеми бермудскими «тайнами», Петр Леонидович слушал внимательно, с серьезностью, и мне казалось, что очень хочет получить от меня хотя бы какую-нибудь, даже самую пустяковую тайну. «Что там ни говорят, а в мире еще много необычного», — заключил он наш разговор.
В мире много необычного, и самое его большое украшение — необычные люди. Такие, как Капица. О Петре Леонидовиче говорили, что он олицетворял совесть и честь отечественной науки. Ученый перестает быть ученым, если он идет на компромисс со своими убеждениями. Капица никогда на это не шел — ни в юности, ни на закате жизни. Не поддавался никаким нажимам на его волю, считал нужным говорить то, что думает. За девяносто лет его жизни разные были времена, и порой, чтобы блюсти собственные моральные принципы, нужно было немалое мужество. В свое время, вопреки угрозам власть имущих псевдоученых, он не побоялся стать на защиту гонимых генетиков. В час торжества васхниловцев Капица в своем сугубо физическом институте проводит специальный семинар, посвященный проблемам современной генетики, и этим демонстративным актом в трудный момент оказывает новому направлению в биологии неоценимую поддержку.
Петр Леонидович показал мне папку, в которой были собраны уникальные документы — переписка П. Л. Капицы с И. В. Сталиным. Однажды Петр Леонидович познакомился с только что появившейся работой Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР». Работа вызвала у академика серьезные возражения, он нашел в ней суждения, противоречащие науке. Тут же на семнадцати страницах написал вовсе не похвальную рецензию на сталинский труд и отправил ее автору. Известно, действия Сталина были непредсказуемы. Но Капице хотелось верить в его способность разумно воспринять критику. В тот раз он не ошибся. Некоторые замечания академика были учтены автором при публикации статьи.
Так завязалась переписка, в которой Капица всегда говорил правду.
Когда по ложному навету был арестован молодой сотрудник Капицы профессор Л. Д. Ландау, Петр Леонидович немедленно написал письмо Сталину, в котором заявил, что, лишившись Ландау, отечественная наука лишится замечательного ученого. В ответ П. Л. Капицу вызвал Берия. На его письменном столе лежали толстые папки.
— Вы защищаете недостойного человека! — рычал Берия. Показал рукой на папки. — Здесь неопровержимые свидетельства того, что Ландау — японский шпион. Вот взгляните, взгляните сами!
Капица покачал головой:
— Не нужно мне глядеть. Вы лучше сами мне скажите, зачем профессору Ландау, выдающемуся ученому, быть японским шпионом?
Напряженный тяжелый разговор закончился тем, что Берия недовольно предложил Капице писать лично на имя наркома внутренних дел поручительство за своего острого на язык и беспощадного на характеристики сотрудника. Капица победил — Ландау освободили.
Так П. Л. Капица сыграл решающую роль в судьбе будущего выдающегося ученого, Нобелевского лауреата. Он сделал все, что было в его силах, и спустя многие годы, чтобы снова спасти жизнь своего коллеги, который разбился в автомобильной катастрофе.
Далеко не все гладко было и в судьбе самого академика. Вскоре после войны и он подвергся опале. Его сняли с поста директора института, и Капица был вынужден обречь себя на долгое затворничество на своей даче на Николиной горе. Самые верные, самые бесстрашные друзья оказали ему поддержку. Ученый не мог сидеть без дела. С помощью друзей, а в основном собственными силами, он создал на территории дачи базу для исследований. Работал как токарь, фрезеровщик, электрик, столяр, и небольшая сторожка (которую в шутку называли ИФП — изба физических проблем) превратилась в научную лабораторию. В ней были проведены блестящие исследования явления шаровой молнии. Петр Леонидович как-то показал мне эту лабораторию. «Видите вот эту оплавленную жаром кварцевую трубку? В ней впервые в истории была получена искусственная шаровая молния».
Петр Леонидович был не только сыном Отечества, но и сыном планеты, сознавал огромную личную ответственность за ее судьбы. Нет наук, обособленных друг от друга государственными границами. Наука интернациональна по сути своей, поскольку она плод всего человечества, человечеству и служит.
Когда П. Л. Капица узнал, что по распоряжению президента США резко сокращены научные контакты с нашей страной, то недоуменно пожал плечами: «Это явная глупость! Они сами себе вредят». Петр Леонидович один из немногих на свете, кто столь ярко и выразительно олицетворял собой интернациональность науки. Он дружил и сотрудничал с крупнейшими учеными многих народов: Эйнштейн, Резерфорд, Нильс Бор, Чедвик, Кюри, Ланжеван, Олифант…
Я видел портреты этих великих на стенах кабинета Петра Леонидовича. Это были его сподвижники, друзья, коллеги. Когда академик работал, склонившись над письменным столом, казалось, они по-прежнему участвуют вместе с ним, одним из последних оставшихся в живых из их блестящей плеяды в общем святом деле познания.
