Игорь Латышев - Япония, японцы и японоведы
Тогда под влиянием этого спора мной была написана и опубликована в журнале "Вопросы истории" (1954, № 9. С. 131-140) статья "Японский милитаризм и его тенденциозное освещение в американской литературе" - одна из моих первых журнальных статей. В этой статье получили, на мой взгляд, совокупное отражение типичные аргументы советских политологов и историков в тогдашних спорах с американскими коллегами по поводу японского милитаризма. Хотя многое из того, что писалось мной тогда, соответствовало действительности того времени, тем не менее сегодня приходится признать, что мои опасения по поводу угрозы возрождения японского милитаризма не нашли подтверждения в последующем ходе событий. Не только миролюбивая японская общественность, но и политические лидеры правящих кругов Японии, как показали четыре минувших десятилетия, сочли за лучшее не торопиться с перевооружением страны и воздержались от возвращения страны к прежним милитаристским порядкам. Ну об этом, разумеется, жалеть не стоит: ведь возрождение японского милитаризма ни тогда, ни теперь не отвечало и не отвечает национальным интересам нашей страны. Как говорится в поговорке, "успех рождает успех". Еще до выхода из печати моей первой книги я получил от другого издательства, а именно из Госюриздата, еще одно предложение: написать книжку о государственном строе послевоенной Японии. Это предложение как нельзя более соответствовало моим тогдашним замыслам. Дело в том, что в начале 50-х годов в Советском Союзе не было ясности в оценках тех изменений, какие произошли в период американской оккупации в государственном строе Японии в итоге реформ, проведенных под давлением мировой и японской демократической общественности. Теперь, в конце XX века, никто не отрицает, что это были поистине революционные, исторические перемены, которые по своим последствиям могут быть приравнены к реформам первых лет эпохи Мэйдзи. Однако к такому пониманию значимости осуществленных в послевоенной Японии преобразований советские японоведы пришли не сразу. Во второй половине 40-х - начале 59-х годов в их публикациях преобладали негативные, скептические оценки. Фактически отрицалась прогрессивная значимость и демократический характер перемен в политической жизни послевоенного японского общества. Это наблюдалось даже в публикациях таких ведущих японоведов как Е. М. Жуков, Х. Т. Эйдус и П. И. Топеха5, не говоря уже о журналистах-газетчиках.
Столь критическое отношение наших авторов к переменам в политике послевоенной Японии было объяснимо. Ведь главное внимание они уделяли подчеркиванию того, что мешало послевоенному проведению в жизнь провозглашенного союзными державами курса на демилитаризацию Японии. Справедливо критикуя американскую оккупационную администрацию за нежелание подрывать устои власти японских монополий и монархии, советские японоведы в пылу полемики с теми, кто идеализировал макартуровские реформы, недооценивали зачастую масштабы и значимость реальных перемен, свершившихся в Японии независимо от помыслов военной администрации США и японских правящих кругов,- перемен, происшедших под нажимом международных и японских демократических сил. Сказывался, конечно, при этом и недостаток информации о японской действительности в связи с отсутствием в те годы нормальных связей Советского Союза с Японией.
Меня же тогда более всего интересовал вопрос о государственном и политическом устройстве послевоенной Японии. Этот интерес был естественным: ведь моя кандидатская диссертация и опубликованная книга, в сущности, были также посвящены рассмотрению государственного устройства и политической жизни Японии - только в ней рассматривалась Япония довоенных и военных лет. Поэтому хотелось поглубже разобраться в том, какие изменения привнесли в политическую и государственную жизнь японского общества послевоенные реформы. К тому же мне думалось, что данный вопрос представлял интерес не только для меня, но и для нашей общественности, включая и научные, и практические учреждения, да и рядовых жителей.
Главная трудность в написании этой второй моей книжки состояла в поисках литературы по данному вопросу на японском и английском языках, так как на русском языке в то время таковая практически отсутствовала. Помогли мне в этом деле прежде всего тексты японской конституции, законов о парламенте и об учреждениях местной администрации, обнаруженные мной в Ленинской библиотеке. Но очень скудны были сведения о том, как на практике функционировала в те годы новая государственная структура Японии. Приходилось довольствоваться в ряде случаев лишь обрывками информации. Но как бы там ни было, а небольшая по объему рукопись "Государственный строй Японии" была мной написана и опубликована в виде книжки в 1956 году. Публикация эта стала первым в нашей стране описанием государственного строя послевоенной Японии. Впоследствии, как мне говорили преподаватели некоторых вузов, эта книжка в течение ряда лет оставалась единственным пособием для изучения современного японского государственного строя.
Параллельно в ходе работы над названной книжкой я перевел с японского языка на русский текст новой конституции Японии, выверив затем этот перевод по английскому тексту того же документа. Этот перевод был поначалу опубликован в книге "Конституции государств Юго-Восточной Азии и Тихого океана" (М.: 1960), а позднее в справочнике "Современная Япония" (М.: 1967). И помнится, что втайне я был очень горд тем, что советские читатели-правоведы знакомились с текстом конституции современной Японии, переведенным мной, а не кем-то другим на русский язык. Мальчишеское тщеславие бывает и у взрослых людей.
Работа над названной книгой, а также над переводом японской конституции 1947 года дала мне в руки достаточно конкретных фактов для участия в дискуссии по вопросу о японских послевоенных реформах, возникшей в то время в отделе Японии. Дискуссия эта была инициирована историками отдела, но в ней приняли участие и специалисты из других научных и практических учреждений, в частности, ответственный сотрудник международного отдела ЦК КПСС Василий Васильевич Ковыженко - японовед и автор ряда статей по вопросам японской политики. Речь в ходе этой дискуссии шла о том, продвинулась ли Япония тех дней по пути демократизации в итоге макартуровских реформ, и если да, то в какой мере. А определить свое отношение к этому вопросу было не так-то просто. С одной стороны, логика "холодной войны" с США, развернувшейся в те годы с еще большим размахом, чем прежде, требовала от нас, специалистов, самых жестких оценок макартуровской политики и ее результатов. Нельзя было позволить американской пропаганде выдавать генерала Макартура - этого воинствующего реакционера и врага нашей страны - чуть ли не за единственного инициатора и проводника политики демилитаризации и демократизации Японии, так как в действительности такая политика проводилась только под давлением международной миролюбивой, демократической общественности, в то время как оккупационные власти США скорее препятствовали, чем содействовали ее претворению в жизнь. Но, с другой стороны, японская действительность вынуждала каждого объективного исследователя констатировать факты, свидетельствовавшие о больших сдвигах в сторону демократизации государственной и политической жизни японского общества, происшедших в период американской оккупации. Отрицать эти сдвиги в первой половине 50-х годов было уже невозможно. Требовалась поэтому дать вразумительные объяснения тому, почему и как эти сдвиги произошли, несмотря на заведомо реакционные, антидемократические, антикоммунистические действия американских оккупационных властей.
