Жан-Пьер Шаброль - Миллионы, миллионы японцев…
— Ты еще недоволен! А ведь с твоей электроникой ты ешь хлеб с толстым слоем масла. Все, что ты мне рассказываешь, Темпи, не имеет ничего общего с представлением, которое увозят из Японии иностранцы…
— Иностранец никогда — понимаешь, никогда! — не увидит Японию такой, как она есть. В поезде, в метро, стоит иностранцу войти в купе, поведение пассажиров совершенно меняется. «Все для иностранца» — вот чему учат ребенка. Только кореец или китаец смог бы понять японцев, если он похож на них и свободно говорит по-японски.
— Ты завелся! Все это пустые слова…
— Ничуть! Я могу хоть сейчас привести тебе доказательства. Вот журнал, издаваемый в Токио на японском и английском языках — для таких типов, как ты. Полистай оба варианта — одни и те же фотографии, одни и те же статьи. Но я хочу показать тебе разницу между переводом, сделанным для иностранцев, и оригинальным текстом, предназначенным для внутреннего потребления. Возьмем, если хочешь, эту, казалось бы, безобидную экономико-политическую статью. Ты знаешь английский, читай сначала вариант для туристов.
Затем Темпи перевел мне оригинальную статью, и я обнаружил отклонения такого рода: там, где по-английски стояло: «Наши американские союзники, которым мы стольким обязаны…» — по-японски было написано: «Жалкие американцы, воображающие, что мы им чем-то обязаны…»
— Я знаю харчевню, где сносно кормят. Ее посещают сливки современной интеллигенции, Ты соберешь там отличный материал!
Мы бежали под моросящим дождиком по разбитым тротуарам Гиндзы.
— Посмотри на этих двух девушек, они тебе никого не напоминают? Ну как же, как же! Мари Лафоре, приехавшая по случаю Недели французского кино… Это что! После гастролей Жюльетт Греко японские девушки решили стилизоваться под Греко, а после турне Монтана все молодые японцы стали маленькими монтанами, хотя это непросто, не знаю, как они пришли к этой мысли, это какая-то мимикрия…
Пока мы брали приступом одно кушанье за другим, Темпи говорил о Японии:
— Ты слыхал о поездке Круппа? Нет? Говоря кратко: два великих побежденных, злодеи из злодеев, странным образом здорово нажившиеся на войне и в настоящее время являющиеся наиболее процветающими государствами, а именно Западная Германия и Япония потихоньку готовятся провернуть дельце, чтобы завладеть мировым рынком. Их план основывается на типично японском тонком расчете: «Немцы станут продавать свои третьесортные товары в странах, где мы оставили плохие воспоминания (Малайзия, Филиппины и т. д.), а мы начнем торговать со странами, которые они разорили, — с Францией, Италией, Голландией и т. д…» Подумать только! Итак, делегация немецких промышленников, возглавляемая не кем иным, как самим Круппом, — каково! — летит в Токио. Все идет как по маслу, пока папаша Крупп не пожелал осмотреть научно-исследовательские лаборатории, конструкторские бюро и опытное оборудование. Ради бога, к вашим услугам, милостивый государь, приходите, пожалуйста… и почтенного Круппа, к его великому удивлению, ведут в бюро переводов, выпускающее словари, где в качестве сырья используются проспекты, записи бесед, рецепты употребления… По слухам, Herr Groβ Krupp[15] обладает выдержкой, тем не менее он ретировался так поспешно, что даже не сказал: «До свидания».
Почти за всеми столиками сидели молодые пары. Вкусная еда толкала Темпи на зубоскальство:
— После капитуляции Япония объявила миру мир. В своей политике она руководствуется четким и ясным принципом, понятным всем и каждому, — о нем громко трубят военные преступники, сменяющие один другого у кормила власти. Вот он во всей его наготе: «У Японии нет ни друзей, ни врагов, у Японии есть только интересы».
— У нее по крайней мере нет армии и воинской повинности.
— Что да, то да — армии нет! У Японии была только резервная полиция, преобразованная в Силы национальной безопасности (получившие по этому случаю танки, официально именуемые специальным транспортом), которые в свою очередь преобразованы в Силы обороны (с флотом и авиаэскадрильями для обороны)… Перемены просто волшебные, недаром голубь, который был эмблемой полиции, превратился на ее знаменах в орла… Так, шаг за шагом, сегодняшняя Япония, не имеющая армии и солдат, миролюбивая и трогательная, заимела огневую мощь, в четыре раза превосходящую мощь армий Тодзио в лучшие периоды последней из войн!
— Ладно… Но народ больше не пойдет воевать! Он должен был понять: разгром, безоговорочная капитуляция, Хиросима, Нагасаки…
Темпи рассмеялся. Я думал, что он никогда не остановится. У пар, сидящих вокруг, стыла еда. Мало-помалу они тоже начали смеяться, за компанию с нами, уткнувшись носами в тарелки.
— Народ покорен, — горестно продолжал Темпи. — Командует меньшинство, всегда одно и то же, — военные преступники, из которых несколько главных (попросту говоря, чудом избежавших виселицы) все еще составляют большинство во всех японских правительствах с 1952 года, года независимости. Та же неистребимая горсточка упорствующих вояк будет командовать, а масса — подчиняться!
— Но почему, Темпи?
— Почему! Сразу видно, что ты европеец! Японец никогда не спрашивает почему.
Я не мог больше выносить эти насмешки. Я умолк и даже перестал на него смотреть. Продолжавшееся вокруг негромкое, почти неслышное кудахтанье тоже стало мне невыносимо.
Так мы и замкнулись в долгом молчании. Потом он снова заговорил, но уже совсем другим голосом — низким, полным нежности.
— Теперь ты вообразишь, что я их не люблю!
Я посмотрел на него — одних его глаз было достаточно, чтобы устыдиться такой мысли.
— Десять лет я здесь, и десять лет меня зовут обратно во Францию, десять лет я никак не могу оторваться от Японии, десять лет я составляю ее частицу… Знаешь, в этом-то, наверное, и заключается прелесть, очарование Японии, о котором тебе говорили восхищенные туристы… Угощайся, пользуйся случаем, ты не найдешь ресторана, где подают такой сыр. Ты ешь его с салатом? Я тоже попробую это сочетание.
По моему примеру он разрезал свой сыр на квадратики, положил их себе в салат и задумчиво перемешал.
— Ты знаешь Шарло? — вдруг спросил он.
— Что? Какого Шарло?
— Шарло, Шарло Чарли Чаплина. Ты его любишь, правда?
— Еще бы!
— Ты не любишь его меньше оттого, что он бросается головой вперед под удары, которые на него сыплются. Ты не любишь его меньше оттого, что на него все шишки валятся. Скажи пожалуйста, оказывается, сыр с салатом — неплохое сочетание. Век живи, век учись!
Все японцы, которых я встречал, — от мадам Мото до главного редактора, от мадемуазель Ринго до ее «близкого друга», от Короля Покрышек до посыльного в европейском отеле — проходили в моей голове чередой в толпе других, промелькнувших в Асакусе, в Гиндзе…
