Жюль Верн - Дядюшка Робинзон
Тут Марк выскользнул из пещеры и заметил мать. Он услышал последние слова Флипа и понял, что тот хочет принять вину за случившееся на себя. Мальчик бросился к миссис Клифтон, крича:
— Это не он, мама, это я! Я!
Бедная мать раскрыла объятия ребенку, обняла и поцеловала его. Но Марк был безутешен.
— Не плачь, мой мальчик, не плачь! — утешала сына мать. — Ты разрываешь мне сердце!
Джек и Белл подошли к миссис Клифтон. Сильно взволнованный Роберт не жалел для брата ласковых слов; Джек и Белл обвили его руками. Эта трогательная картина вызывала слезы.
— Ничего, проживем! — говорил Флип. — Немного мужества, мои малыши. Как бы то ни было, никто не заслужил упрека! Нет больше огня? Вот увидите, если не удастся его добыть, мы все равно не пропадем!
— Да, придется смириться, — тихо произнесла миссис Клифтон.
Но Флип был не тот человек, чтобы легко смиряться с ударами судьбы. Этот огонь, утраченный огонь, он хотел вновь добыть любой ценой и весь день пытался самыми разными средствами разжечь очаг.
Высекать искры из кремня было делом нетрудным. Кремни в изобилии валялись на берегу. Нож Флипа обращал их в зажигалку, но нужна была какая-то субстанция, чтобы их ловить. Ничто не подходит для этого более чем трут из пористой и бархатистой мякоти некоторых грибов из рода полипорус.[89] Надлежащим образом приготовленный трут, как известно, чрезвычайно легко воспламеняется, особенно если он предварительно насыщен орудийным порохом или выварен в растворе нитрата или хлората углекислого калия. Может быть, такие трутовики отыщутся на этой земле? Или другие грибы того же семейства дадут приемлемый трут? Надо искать. А вот план Флипа разжечь высушенный мох — моряк попытался его осуществить — пришлось оставить: мох не воспламенялся!
Моряк, после нескольких безуспешных попыток, прибегнул к средству первобытных людей воспламенить дерево трением. Но, как уже говорилось, дикари используют в этом случае особую породу дерева, а Флип не знал какую. Кроме того, добыть огонь можно либо трением двух деревяшек друг об друга, либо вращением оконечности деревянной палочки в отверстии деревянного бруска. Но и то, и другое требует очень большой практики. Флип испробовал последовательно оба эти способа. Марк, Роберт и Джек пытались подражать Флипу, но не достигли ничего, только ободрали себе кожу на руках. Дерево едва разогрелось трением.
Среди наиболее ценных растительных продуктов питания были, без сомнения, плоды кокосовой пальмы. Кокосовые орехи тщательно собирали, и они составили значительную долю в обычном рационе семьи. Орех молочной зрелости — не вполне спелый — содержал молоко превосходного качества. Дети вытягивали молоко, проникая полой, достаточно прочной и длинной деревянной трубочкой в одно из трех отверстий в основании ореха, и пили полезный напиток с крайним удовольствием. Помимо этого, кокосовое молоко, укупоренное на некоторое время в бамбуковый сосуд или калебасу, начинало бродить, и получалась шипучка — очень приятная на вкус, но сильно пьянящая. И вот еще что заметил Роберт на собственном опыте. Когда орех кокоса совершенно созревал, молоко затвердевало и начинало напоминать миндальный орех, пищу весьма вкусную и питательную.
Таким образом, кокосовые пальмы, достаточно многочисленные в окрестностях грота, могли обеспечить своими плодами ежедневное питание семьи, лишенной животной пищи. Сбор этих плодов был легок. Марк и Роберт, используя веревки, свитые Флипом, проворно взбирались к макушке высоких пальм. Оттуда орехи сбрасывались на землю. При этом они раскалывались, но не все, поскольку скорлупа кокоса отличается исключительной твердостью. К большому сожалению моряка, приходилось пускать в ход тяжелые камни, а ведь из скорлупы при помощи простейших инструментов можно было бы сделать разную домашнюю утварь.
Еще одно растение, обнаруженное моряком, было вскоре включено в рацион маленькой колонии. Съедобные водоросли из семейства фукусовых (один из видов саргассовых)[90] в большом количестве потребляют жители азиатских берегов, и Флип очень кстати вспомнил об этом. Водоросли в изобилии произрастали у подножия скалы и после подсушивания давали некоторое количество студенистой массы, довольно богатой питательными веществами, хотя и непривычной на вкус. Пробуя необычную еду, дети вначале корчили недовольные рожицы, но в конце концов привыкли и стали находить ее превосходной.
Литодомы и некоторые другие съедобные моллюски разнообразили скудный рацион колонистов и поставляли необходимый организму азот. К тому же в одном лье ниже грота, на южном берегу, Марк неожиданно отыскал целую банку[91] с очень полезными моллюсками.
— Мэтр Флип! — позвал он однажды моряка, протягивая устричную раковину.
— Устрица! — удивился Флип.
— Да, Флип, и, если верно, что каждая из них производит в год пятьдесят — шестьдесят тысяч потомков, мы будем иметь неисчерпаемый запас деликатесов.
— Действительно, мсье Марк, вы совершили очень полезное открытие. Завтра же посетим эту устричную банку. Устрицы особенны ценны для нас, они не требуют варки, но я не знаю, насколько питательна эта еда.
— Не очень, — ответил Марк, — этот моллюск содержит очень немного азотистых веществ, и если бы человек питался одними лишь устрицами, ему пришлось бы съедать не меньше пятнадцати — шестнадцати дюжин в день.
— И прекрасно! — воскликнул Флип. — Если банка набита устрицами, будем съедать дюжины дюжин! Именно моллюски, такие как устрицы, легко усваиваются, и, я полагаю, нам не грозит несварение желудка от переедания.
— Отлично, — сказал Марк. — Сообщим эту хорошую новость маме.
— Погодите ее обнадеживать, мсье Марк, — посоветовал моряк, — сначала обследуем устричную банку и убедимся, что все там так, как нам кажется.
На следующий день, 26 апреля, Марк и Флип двинулись на запад, а затем спустились к южному берегу через дюны. В трех милях от лагеря берег был каменистым. Огромные каменные глыбы, разбросанные там и сям, выглядели весьма живописно. Скалы, которые часто можно встретить на армориканских[92] берегах, зияли темными и глубокими «каминами»,[93] в которых с шумным грохотом гасили свою энергию приливные волны. В открытом море просматривалось несколько рядов прибрежных рифов, делавших эту часть берега неприступной даже для маленькой шлюпки. Вокруг верхушек подводных скал пенился прибой, и так линия рифов тянулась вплоть до оконечности высокого юго-западного мыса.
Почти напротив мыса, за нагромождением скал на берегу, простиралась просторная равнина — настоящие ланды,[94] заросшие утесником и вереском. Вид пустынного, дикого берега сильно отличался от тех прибрежных мест, где царила вечная зелень. Здесь древесные заросли отошли на несколько миль от берега, к отрогам горы, являвшейся центральной частью рельефа. А место было весьма унылым.
