Тур Хейердал - Экспедиция "Кон-Тики"
Глава 5
На полпути
Повседневная жизнь и эксперименты. — Питьевая вода для плотогонов. — Картофель и тыква — ключи к секрету. — Кокосовый орех и крабы. — Юханнес. — Мы плывем по ухе. — Планктон. — Съедобное пламя. — Дружба с китами. — Муравьи и морские желуди. — Домашние животные под водой. — Наш спутник — корифена. — Ловля акул. — «Кон-Тики» становится морским чудовищем. — Лоцманы и прилипалы в наследство от акулы. — Летающие кальмары. — Неизвестный посетитель. — Водолазная корзина. — С тунцами и бонитами в их родной стихии. — Ложный риф. — Шверт подсказывает разгадку. — На полпутиШли недели. Мы не видели ни судов, ни обломков — никаких признаков того, что, кроме нас, на свете есть еще люди. Весь океан — наш, все пути открыты, кругом безбрежный простор, и сам небосвод словно излучал мир и приволье.
Соленые брызги и чистая синева будто омывали нам душу и тело. Здесь, посреди океана, большие проблемы казались маленькими, надуманными. Только стихии были реальностью. А стихиям не до нашего плота. Или, может быть, он был для них частицей природы, ничуть не нарушающей гармонии моря, покорной волнам и течениям, как морские птицы, как рыбы. Из грозного врага, который с ревом кидался на нас, стихии стали надежным другом, они неутомимо, упорно увлекали с собой наш плот. Ветер и волны толкали нас, океанское течение тянуло нас — прямо к цели.
Попадись нам в океане судно, пассажиры увидели бы, как плот плавно переваливает через длинные валы, сморщенные барашками, и наполненный пассатом тугой оранжевый парус глядит туда, где Полинезия.
На корме они бы увидели человека — полуголого, смуглого, бородатого, — который то воевал с длинным рулевым веслом, подтягивая потрепанные фалы, то дремал на солнышке, сидя верхом на ящике и лениво подталкивая весло пальцами ноги.
Если это был не Бенгт, его скорее всего можно было найти в дверях каюты, где он лежал на животе, углубившись в один из семидесяти трех томов своей библиотеки. А вообще мы назначили его стюардом, это он отмерял нам дневной паек. Герман в любое время суток мог оказаться где угодно — то с метеорологическими приборами на мачте, то с подводными очками под плотом, где он проверял шверт, то за кормой, в надувной лодке, где он занимался воздушными шарами и какими-то непонятными приборами. Он был у нас начальником технической части и отвечал за метеорологические и гидрографические наблюдения.
Кнют и Торстейн без конца возились со своими отсыревшими сухими батареями, паяльниками и схемами. Вся их военная сноровка была нужна, чтобы заставить нашу маленькую радиостанцию работать наперекор соленому душу и сильной росе, меньше чем в полуметре над водой. Каждую ночь они поочередно дежурили и посылали в эфир наши рапорты и метеосводки. Случайные радиолюбители принимали эти сообщения и передавали дальше — в метеорологический институт в Вашингтоне или по другим адресам.
Эрик чаще всего латал парус, или сращивал канаты, или вырезал деревянные скульптуры, или рисовал бородатых людей и удивительных рыб. Точно в полдень он вооружался секстантом и взбирался на ящик, чтобы поглядеть на солнце и высчитать, сколько мы прошли за сутки. Сам я прилежно заполнял судовой журнал, составлял рапорты, собирал пробы планктона и рыб, снимал кинофильм. Каждый отвечал за свой участок и не вмешивался в дела других. Менее приятную работу, вроде рулевой вахты и дежурства на кухне, распределяли поровну. На руле каждый стоял по два часа днем и столько же ночью. Все по очереди были коками. Обязательных правил и постановлений было немного: на ночной вахте непременно обвязываться канатом, спасательная веревка должна всегда висеть на месте, стряпать и есть только на палубе, по нужде ходить на самый край кормы. Когда возникал важный вопрос, мы по примеру индейцев созывали общее собрание и принимали решение сообща.
День на борту «Кон-Тики» начинался с того, что последний ночной вахтенный будил кока, который спросонок выбирался на увлажненную росой и залитую утренним солнцем палубу и начинал собирать летучих рыб. В отличие от полинезийцев и перуанцев мы не ели рыбу сырой, а жарили ее на маленьком примусе, который стоял на дне ящика, прочно привязанного к палубе у входа в хижину. Вся наша кухня помещалась в этом ящике. Каюта заслоняла его от юго-восточного пассата, и, только когда ветер и волны слишком уж небрежно подбрасывали плот, случалось, что ящик загорался. А один раз кок задремал, и кухня запылала ярким пламенем, которое перебросилось на хижину. Дым просочился сквозь стену внутрь, и пожар был мигом потушен, благо за водой на «Кон-Тики» было не далеко идти.
Запах жареной рыбы не мог разбудить храпящих в каюте субъектов, и коку приходилось колоть их вилкой и петь «бери ложку, бери бак» таким гнусавым голосом, что невозможно было его слушать. Если у бревен не мелькали акульи плавники, мы для начала освежались в Тихом океане, после чего завтракали под открытым небом.
Меню было безупречное. Две экспериментальных диеты: одна подсказанная квартирмейстером и двадцатым веком, вторая — Кон-Тики и пятым. Первую диету испытывали на Торстейне и Бенгте — они ограничили свой стол хитроумными маленькими спецпайками, которые мы уложили между бревнами и бамбуковым настилом. Кстати, они вообще не очень-то любили рыбу и прочую морскую живность. А мы, остальные, ели все, чем нас могло снабдить море.
Со спецпайками дело обстояло просто. Раз в две или три недели мы поднимали настил и доставали несколько коробок, потом привязывали их к палубе перед каютой, чтобы были под рукой. Слой асфальта, которым мы залили коробки, вполне себя оправдал, а вот лежавшие тут же консервы разъела и испортила морская вода.
Конечно, Кон-Тики, когда он вышел в океан, не располагал ни асфальтом, ни консервами, но он и без них мог решить проблему питания. Тогда, как и теперь, мореплаватели ели то, что брали с собой, и то, что добывали в пути. Покидая Перу после разгрома на озере Титикака, Кон-Тики мог выбирать между двумя маршрутами. Как посланец Солнца и вождь солнцепоклонников он скорее взял курс на запад, чтобы, идя за солнцем, найти новую страну, где можно будет жить спокойно. У него был и второй вариант: плыть на плотах вдоль побережья на север и обосноваться где-нибудь подальше от тех, кто его изгнал. Но и в этом случае его все равно увлекло бы на запад. Стараясь держаться подальше от грозных скал и враждебных племен побережья, он, как и мы, оказался бы во власти юго-восточного пассата и течения Гумбольдта, которые понесли бы его в океан.
Какой бы путь ни избрали люди Кон-Тики, они, наверное, позаботились о провианте. Их главными продуктами питания были вяленая рыба, сушеное мясо и батат. Когда древние моряки ходили на плотах вдоль засушливых берегов Перу, они старались захватить с собой побольше воды. Глиняным сосудам они предпочитали не боящиеся ни толчков, ни ударов высушенные тыквы. Еще удобнее было возить на плоту толстые стволы гигантского бамбука; все перемычки внутри просверливали, наливали воду и дырочку на конце либо затыкали деревянной пробкой, либо замазывали смолой. Под палубой можно было разместить в длину тридцать — сорок таких сосудов. Здесь они были закрыты от солнца, их все время омывала морская вода, температура которой в экваториальном течении не превышала 26–27 °C. Такой запас вдвое превосходил количество воды, которое израсходовали мы за все наше плавание, а ведь можно взять и больше, если привязать бамбуковые сосуды снизу к днищу плота, где они места не занимают и веса не прибавляют.
