Жан Беливо - В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком
— Сколько стоит женщина у вас там, в Канаде?
Его вопрос меня ужасно смешит, и мы, повалившись на подушки, скатываемся к разговорам о сексе. В моей стране, объясняю я, женщина сама вольна выбирать себе партнера. Она может завести себе нескольких мужчин, просто так, для получения удовольствия. Такого ответа Сайд точно не ожидал!
— Удовольствия?! У нас маленьким девочкам делают обрезание. Пока им нет пяти лет! Погоди, а как вы там у себя сексом занимаетесь?
И я рассказываю ему как. Сидя в столовой главы большого мусульманского семейства, я подробно и наглядно пересказываю ему тысячу и одну позу «Камасутры» и даже на пальцах кое-что поясняю. Сайд просто в шоке…
Несколькими днями позже, покидая Египет, я думаю, что где-то в очередной деревеньке в клубах гашиша сейчас передается мой ликбез по теме «любви на западный манер». Будем считать, что это мой прощальный подарок всем женщинам Египта и других стран тоже… Малая толика человечности — и женственности, — которой мне так остро не хватало с тех пор, как начался мусульманский этап моего путешествия.
Так и не попав в Ливию, принимаю решение идти в сторону Туниса и прокладывать маршрут по тем землям, где мне дозволено находиться. Двигаюсь по старой римской дороге по направлению к Джербе, повернувшись спиной к огромному портрету Каддафи, который сверлит меня своим орлиным взглядом. В Тунисе все зовут его «чокнутый»: говорят, что точку зрения он привык менять в зависимости от цвета своей утренней мочи… И вновь на дороге, укрытой зеленью оливковых деревьев, я встречаю полицейскую братию, однако на этот раз уверен, что их занимают отнюдь не вопросы моей личной безопасности. Подозреваю, что здесь меня принимают за двойного агента. Мой новый эскорт убежден, что с местным населением мне надлежит общаться только очень и очень поверхностно. Стоит мне увлечься разговором, как эти церберы тут же вмешиваются, принимаясь проверять документы у моих собеседников и недвусмысленно предлагать им убраться восвояси. Приказам полицейских люди подчиняются мгновенно. Кругом с плакатов и гигантских портретов смотрит на нас президент Бен Али — ладонь прижата к сердцу, на лице вымученная улыбка, — вот так в головы людей прочно вбивают абсолютный культ личности.
Тунис
Милый Тунис я покидаю с заметным облегчением, глядя, как мой эскорт остается по ту сторону границы. На пограничном посту в Ум-Тибуле алжирские таможенники приносят мне кофе и желают приятного путешествия по их территории. А я, пользуясь случаем, интересуюсь, где могу обменять тунисскую валюту на местную. На лице моего собеседника появляется странное выражение:
— Вам известно, что обмен валюты здесь считается противозаконным?
— Ну разумеется! Потому я у вас и спрашиваю!
Эти любезные офицеры сейчас и местечко мне помогут найти для первого ночлега на новом месте…
Любовь моя
15 июля 2005 — 28 октября 2005
Алжир
Дорога петляет по лесу, и пологие горные вершины теряются где-то высоко в небесной синеве. Какой-то крестьянин окликает меня с поля:
— Эй! Вы pied-noir[62]!
Моему собеседнику скучно и одиноко — он жалуется, что все его десять детей уехали учиться в город и совсем не тянутся к земле. По-французски он говорит превосходно — во времена колонизации учил его в колледже. Пограничники помогли мне с местечком в хостеле, и целый вечер я провел с группой молодых экологов-берберов — все они были родом из горной местности. Один из них пригласил меня к себе в гости в район Тизи-Узу Почему бы и нет? К августу, как раз ко дню рождения, я туда точно доберусь…
Люди с большим теплом впускают на свой порог эль-рахал, путешественника. Они с удовольствием пересказывают мне историю знаменитого исследователя Ибн Баттута, мусульманина из берберов, отправившегося в XIV веке из Андалузии в Китай и путешествовавшего целых двадцать девять лет. А я интересуюсь, как же он в те далекие Средние века боролся с мозолями… В Аннабу прихожу еле-еле, ноги стерты в кровь, нужно срочно ставить новые подметки на ботинки. В лавке сапожника по радио играет сентиментальный блюз с берегов Миссисипи, и я тотчас погружаюсь в приятную истому. Не могу даже вспомнить, когда в последний раз слышал западную музыку.
— У нас самая демократичная по арабским меркам страна! — улыбается мастер. — Нам разрешено изучать культуру других народов. Нам даже можно критиковать своего президента! Поверь, у нас можно жить как нравится: хочешь — носи хиджаб, хочешь — мини-юбку!
Он вспоминает девяностые — адские годы гражданской войны, когда правительство и группировки исламистов яростно воевали друг с другом.
— А теперь это в прошлом, — заключает он. — И нужно простить друг другу все. Кроме смерти и насилия. Этого мы не прощаем.
На переполненных пляжах Аннабы, между зонтиками и разноцветными киосками пляшут и резвятся детишки из летнего лагеря. Такие лагеря организуют по инициативе и на средства государства. И повсюду ощущается атмосфера праздника.
Никогда не считал себя поборником чистоты или борцом за экологию, но сегодня меня до глубины души потрясло обилие мусора вдоль дорог. В пригороде наткнулся на корову, копавшуюся в разорванном мусорном мешке, а потом чуть не свалился в кучу раздавленных пластиковых бутылок, которые плавали в зловонной черной луже.
25 июля после долгого и утомительного восхождения по горной дороге я наконец вхожу в Константину[63]. Этот город прекрасен! Я любуюсь искусно высеченными прямо в отвесных скалах извилистыми дорожками и причудливыми лесенками. Восторгаюсь тем, как изящно перекинуты подвесные мостики с одной скалы на другую… Кажется, будто вот-вот за поворотом я услышу, как берберские пастухи внимают речам древнеримских философов, голоса которых смешиваются с мелодичными звуками еврейских молитв, григорианских хоралов и священных сур. В эпоху колонизации здесь появились специальные подъемники, которые позволяли людям попадать в самую таинственную часть города, расположенную на высокогорье. Именно в этом городе, перейдя через каньон, можно было запросто затеряться в лабиринтах улочек, застроенных на турецкий манер, и выйти по ним прямо к торговым рядам времен Древнего Рима. С наступлением сумерек вокруг статуи императора Константина начинают мелькать тени влюбленных парочек — и мгновенно теряются в многочисленных альковных пещерках среди утесов, а в ущельях посреди скал несет свои воды полноводный Рюммель. И только эхо бурной реки грохочет в горах… Все эти картинки заставляют меня мечтать. Все изменилось с далеких времен. Древние фуникулеры больше не работают и служат отхожими местами, красивейшие склоны завалены грудами мусора. По-прежнему в разверстом зеве пропасти течет Рюммель, но гладь его почернела от сточных вод… Тем не менее я рад этому случайному экскурсу в глубину веков. И хорошо понимаю, почему Франция обожает этот райский уголок, под завязку наполненный природными ресурсами, несмотря на то что реализация вожделенной модели экономического процветания и технического прогресса в здешних краях сопровождалась сотнями тысяч унесенных жизней[64]. Сегодня Китай дарит этой стране новые минареты. Какова будет цена этих щедрых подарков?
Один мой новый знакомый, алжирец, шутит: «Господь сотворил Алжир слишком красивой землей — ничто не может с ним сравниться. Но чтобы другие страны не слишком завидовали, Бог впридачу создал алжирцев». И снова здесь буквально повсюду меня, да и весь остальной мир горячо убеждают, что ислам — это самая мирная и добрая религия. Однако зачастую я встречаю и тех, кто пытается обратить меня в эту веру против моей воли.
— Пойми, это единственный способ попасть в рай! — настойчиво втолковывают мне какие-то юнцы в небольшом кафе в центре города Эль-Милия. — Все очень просто! Ты должен трижды повторить La ilaha ila Allah Mohamed rassoul Allah, и все — ты мусульманин! Тебе нужно принять ислам, иначе гореть тебе в аду!
Я уточняю, что же будет с Нельсоном Манделой, с Махатмой Ганди, которые посвятили всю свою жизнь делу мира, — неужто и их души попадут в лимб[65]? Мои собеседники очень категоричны, а смысл Корана для них однозначен и предельно ясен. Иудеи? А что иудеи? Один из парней оттопыривает большой палец и проводит им по горлу, а улыбка его превращается в злую ухмылку. Я напускаю на себя строгий вид: грешно говорить такое! Один Аллах может судить! Несмотря на то что их разговоры приводят меня в полное замешательство, я все же пытаюсь понять их мотивы. Они живут в красивейшей стране, но в годы «черного десятилетия»[66] ужасно страдали и ни от кого не дождались помощи. Теперь они не знают, как выговориться, как рассказать о своей боли окружающему миру… В сущности, они просто не имеют даже собственного мнения…
