Николай Адлерберг - Из Рима в Иерусалим. Сочинения графа Николая Адлерберга
Главный предводитель разбойнических шаек, Ибрагим-Абугож, известный во всей Палестине своей хищнической ловкостью и отвагой, жил в лежащей по этому пути Иеремиевой деревне и собирал со всех проезжающих подать. Паша, любимый народом за его добросовестность и правосудие, хотел силой воспретить разбойнику налагать своевольную подать на путешественников, но вместо того сам сделался жертвой мести Абугожа, которого имя громко и грозно в Горах Иудейских и прилегающих к ним странах. Этот хитрый и отважный хищник, распространив повсюду своей необыкновенной смелостью, ловкостью соображений и успехами дерзких подвигов страх и трепет, в то же время пользуется некоторым уважением и доверием народа. Для него священна верность данного им обещания, а потому весьма нередко мирные путешественники входят с ним в дружелюбные сношения, делают уговор совершить переезд под прикрытием его слова, и таким образом, уплачивая Абугожу выгодную для него дань, отправляются в дорогу и невредимо достигают цели своего странствия. Разбойник, при совершении подобного контракта, тайно предупреждает всех остальных частных грабителей и, уделив каждому часть полученной им страховой платы, снабжает путешественника верными провожатыми, которые безотлучно сопровождают его до условленного места.
Абугож, несмотря на свой разбойничий промысел, имеет между туземцами странное название «доброго малого», на том основании, что в производимых им нападениях не ищет смерти своих жертв, но предпочтительно лишь грабит странников, щадя их жизнь, если они не обороняются, и только за кровь мстит кровью.
После довольно крутого подъема на гору, уже в двадцати минутах ходу от св. города, нетерпеливому взгляду нашему предстал наконец, с его святыми окрестностями, Иерусалим – древний свидетель страшных и великих для человечества тайн милосердия Божия. Далее виднеется Вифлеем – колыбель христианства; вправо за Иерусалимом таинственный Сион, залог спасения христиан, где на последней вечери Богочеловек, преломив хлеб и прияв чашу с вином, даде святым своим ученикам и апостолам, рек: «Приимите, ядите, сие есть тело мое, яже за вы ломимое, и пийте от нея вси, сия есть кровь моя Нового Завета, яже за вы и за многие изливаемая во оставление грехов». Там, на вершине горы, Спаситель, произнося эти святые слова чистейшей любви к людям, передал этот залог спасения души и жизни вечной после временной жизни нашей на земле.
Тут же в общем плане вокруг Иерусалима с одной стороны иссякнувший Кедронский поток в желобе Иосафатовой Долины, Галилея, Гора Елеонская, где Богочеловек вознесся от земли на небо.
Пространство, отделявшее меня от Иерусалима, было неровное; его пересекали подъемы, горные спуски, рвы, лощины. Пыл знойного солнца налагал сквозь нежную пелену воздуха на всю окрестность какой-то невыразимый оттенок, и эта единственная для души панорама представилась мне как бы в солнечном, радужном тумане.
– Вот Иерусалим, – сказал ехавший возле меня переводчик. – Вот Сион, вот Вифлеем, Гефсимания… Я слушал, пожирая глазами все мне указываемое, но не верил ни собственному слуху, ни собственному взору. Я не мог свыкнуться с мыслью, что это точно те места, где родился, жил и страдал Искупитель мира! Я не постигал, чтобы я своими глазами мог видеть те святые места, именами которых наполнено Евангелие, те страны, которые мы с младенчества привыкли воображать себе чем-то недосягаемым, те места, наконец, где совершились тайны искупления мира Сыном Божиим. Когда я мог распознать вершину Храма Воскресения Господня, скрывающего под обширными сводами своими Святой Гроб и страшную Голгофу, я, повинуясь безотчетному побуждению души, соскочил с лошади и с верой и страхом приник головой к земле перед бесценным памятником святыни. В это время проходило мимо нас несколько женщин из простонародья; увидев меня с обнаженной головой, на коленях, молитвенно обращенного к Иерусалиму, они начали ругаться над моим поклонением и как бы хотели отмстить мне за то, что я благоговел перед не признаваемой ими святыней. Вице-консул, говорящий по-арабски, предупредил эту неуместную дерзость угрозами и, замахнувшись на одну из женщин палкой, положил конец их богохульным речам.
Начиная от спуска главной горы, дорога делается еще затруднительнее, а в некоторых местах, заваленная каменьями, изрытая конскими копытами, запущенная, она, можно сказать, почти не существует вовсе, и я полагаю, что на обыкновенных лошадях, не привычных к подобным переходам, эта дорога была бы непроходима; но арабские добрые кони, отдаваемые туземными подрядчиками в наем исключительно для этого переезда, выдерживают его по привычке как нельзя лучше, и даже по самым трудным местам редко скользят и спотыкаются.
Мало-помалу Иерусалим опять исчезал у нас из виду, и лишь в самом близком расстоянии от ограды города мы увидели его вновь. Итак, 20 апреля 1845 г., в 11 ч. и 22 м., я остановился под стенами Иерусалима.
Описывать ли то, что происходило в душе моей и какого рода мысли в то время занимали ум мой? Лучше вообразите себя на моем месте, и если вы христианин, то без сомнения в глубине сердца вашего пробудятся глубокие, благоговейные чувства при одном имени Святого Града!
Глава X
НЕОЖИДАННОЕ ПРЕПЯТСТВИЕ – ТУРЕЦКИЙ ОБЫЧАЙ – РАССУЖДЕНИЕ – УНИЖЕНИЕ ВЕРЫ ХРИСТИАНСКОЙ – ВХОД В ХРАМ ВОСКРЕСЕНИЯ – ДВА СЛОВА О БОГОБОЯЗНИ И ПРАВОСЛАВИИ В РУССКОМ СЕРДЦЕ – ПРЕНЕБРЕЖЕНИЕ КРЕСТНОГО ПУТИ: МЫСЛИ О СПОСОБЕ УСТРАНИТЬ ОСКВЕРНЕНИЕ ЕГО – ВОРОТА ВОЗЛЮБЛЕННОГО – СОЛНЕЧНЫЙ ЗНОЙ – ТОЛПА НАРОДА – ПРЕДАНИЕ МУХАММЕДАН – ВСТРЕЧА ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ – ЛЕГКОМЫСЛИЕ МОЛОДОГО АМЕРИКАНЦА – УКРЕПЛЕНИЕ ИЕРУСАЛИМА – НЕЧИСТОТА ЗА ОГРАДОЙ ГОРОДА – ОТПИРАНИЕ ВОРОТ – БЕСПОРЯДОК И ДРАКА – ГРУСТНОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ – КАВАС – МИТРОПОЛИТ МЕЛЕТИЙ – КВАРТИРА КОНСУЛА – ПРЕПЯТСТВИЕ, ВСТРЕЧЕННОЕ ПРИ ПОКЛОНЕНИИ ГРОБУ ГОСПОДНЮ
Лишь только достигли мы Иерусалима, как нетерпение поклониться заключенным в его стенах святыням возрастало в нас с каждым мгновением. Между тем непреодолимое препятствие представилось нам у самых ворот св. города неожиданно, как бы для того, чтобы подвергнуть наше терпение еще последнему искушению.
Кто, умственно следя за движением моего слабого пера, достиг со мной цели моего странствования, преодолел все препятствия, представлявшиеся карантинами и трудностями морского путешествия, и, разделяя все мои ощущения, теперь остановился со мной под стенами Иерусалима; кто не читал, может быть, других описаний святых мест более удачных и красноречивых, и с нетерпением стремится увидеть, хотя моими глазами, ту землю, где исполнилось предопределение Божие о спасении мира – тот легко поймет, до какой степени мы были огорчены невозможностью проникнуть в город, которого ворота, за несколько минут до нашего прибытия, были заперты, ради пятницы – дня, в который мухаммедане иерусалимские около полудня толпами стекаются для общей молитвы в бывший храм Соломона, преобразованный в их главную мечеть; на это время в городе все выезды запираются, и даже привратники отходят от своих мест. Таким образом, не было никакой возможности, даже посредством просьб и денег, войти в город. Мы стучались в ворота, вызывали сторожей, но голос наш терялся в воздухе, и мы тщетно ждали. Вот первое тяжкое ощущение и как бы некоторый заслуженный упрек христианам, посещающим землю, которая, без сомнения, принадлежала бы им, если бы они были того достойны. Власть над нею неверных ясно изображает заслуженный гнев Божий; мухаммедане, владея этими святынями, не понимают того, чем владеют; следовательно, для них это не душевное сокровище, не награда веры. Их неверие не уменьшает славы Божией, ни святости Иерусалима, но, конечно, недостаток веры в самих христианах лишает их благодати иметь эти памятники святыни в своих руках и воздавать им от глубины души то почитание, какое им подобает.
