Мишель Пессель - Золото муравьев
Не та ли это загадочная страна восточных амазонок, о которой говорил Геродот? И не совпадение ли с тем, что упоминали китайцы о Женском царстве, точнее, о двух: в Восточном Тибете и в Западных Гималаях?
Глава шестая. Золото Инда
Радость и разочарование — вот два чувства, которые одновременно возникли в моей душе, когда по возвращении в Бостон я начал перечитывать наши записи.
Радость объяснялась тем, что наконец со всей достоверностью было установлено: традиции минаро уходят своими корнями в самую глубокую древность. Народ этот, принадлежащий, надо думать, к индоевропейской семье, сравнительно поздно перешагнул порог каменного века. Такое открытие, само по себе достаточно ошеломляющее, заставляет помимо прочего более пристально взглянуть на проблему белых пятен, связанных с общей судьбой индоевропейцев.
Следует признать, у нас не было полной уверенности в том, что мы имеем дело с теми самыми дардами, о которых упоминал Геродот. В довершение всего нам так и не удалось посетить их поселения.
Что же предпринять?
Случай представился гораздо быстрее, чем я ожидал. Спустя месяц после нашего возвращения в Париж я получил приглашение от правительства Индии совершить путешествие вверх по течению Ганга на борту последнего из созданных мною мини-глиссеров на воздушной подушке. Этот аппарат, не имеющий ничего общего с каменным веком, был, так сказать, побочным продуктом страсти к Гималаям. Это мой своеобразный вклад в технический прогресс XX века, компенсация моего долга современному миру.
С давних времен я мечтал о том, как, стоя за штурвалом построенных мною аэроглиссеров, открою для навигации быстрые реки, ранее не знавшие судоходства, эти все еще недостаточно используемые естественные пути сообщения. Идеальным местом для демонстрации возможностей моей посудины был Ганг. Вот почему два месяца спустя после отъезда из Каргила мы вновь очутились в Индии. На этот раз — на берегах Ганга.
Я весьма привязан к сложным и грохочущим механизмам, результату моего технического творчества. В конце концов я с избытком насладился чудесными сказками о демонах и феях и безмятежными ночами, проведенными под открытым небом, усыпанным звездами, у догорающего костра. Временное переключение внимания на загадки своенравных коленчатых валов, поршневых колец и давления воздушной подушки создало приятный контраст с моей предыдущей деятельностью. Упоминаю здесь лишь незначительное число подбрасываемых современной техникой проблем, с которыми я мужественно вступил в битву, сменив хлыст на разводной ключ и тибетскую грамматику на технические инструкции фирмы БМВ; что же касается моей записной книжки и карандаша, то их заменили свечи зажигания и машинное масло.
Наше путешествие вверх по Гангу на аэроглиссере оказалось, увы, во многих отношениях неудачным. Двигатель постоянно перегревался из-за применения низкооктанового бензина. Вместо того чтобы наслаждаться красотой самой священной реки в мире, мы провели основное время на окутанных дурманящими испарениями берегах, занимаясь прокачкой масляных фильтров и установкой системы охлаждения. В довершение всего, когда до истока Ганга оставалось всего сто восемьдесят километров, двигатель моей посудины окончательно заглох, и эту часть пути до Голмукха мы проделали пешком.
Я ожидал увидеть исток реки в окружении множества храмов, в обрамлении из священных картин и реликвий, в пестром хороводе сувенирных лавок. Мне уже грезились фосфоресцирующие изображения Шивы и горы брошенных исцеленными калеками костылей. Кто знает, может быть, я смогу увидеть даже трость самого Александра Македонского…
Удавлению моему не было границ: у истока знаменитейшей реки мира я увидел лишь пещеру, которая дышит ледяным холодом в сиянии солнечных бликов, играющих на мелкой ряби прозрачной воды. И ничего вокруг. Абсолютно ничего.
Несмотря на то что часть пути нам помог преодолеть катер на воздушной подушке, Ганг преподал нам урок покорности и величия, идущих в этих местах рука об руку.
И вот я снова в Гарвардском университете. На сей раз для того, чтобы написать первые страницы «нашей» истории, истории людей с белой кожей, я вступил в заговор с книгами, выуженными из мрачных лабиринтов библиотек.
Поиски следов, позволяющих с достоверностью установить происхождение народа минаро, заставили меня обратиться к проблеме моих собственных истоков. Я довольно быстро обнаружил, что в отличие от африканцев или китайцев, способных без труда распознать, куда уходят корни их истории, представителям европеоидной расы следует проявлять особую осторожность. Мы хорошо знаем о том, что гитлеровская расистская теория, превозносившая арийцев как «высшую расу», оставила в людской памяти трагический рубец, что связано с употреблением во зло положений этой доктрины, не имеющей под собой никакой научной основы.
С точки зрения науки арийской расы не существует, ибо арии — и здесь я позволю себе процитировать Макса Мюллера — это те, кто «говорят на арийских (индоевропейских) языках, независимо от цвета их кожи, независимо от их принадлежности к той или иной расе». Многие арии принадлежат к европеоидной расе. Однако белокурые шведы могут с полным на то основанием именоваться ариями наравне с жителями Андалузии и Сицилии, имеющими смуглую кожу. К ариям принадлежат и исландцы, как, впрочем, и бенгальцы, и непальцы. Ариями являются и большинство европейцев, за исключением венгров, финнов и басков, говорящих на языках, не имеющих ничего общего с индоевропейскими.
Так кто же они, люди племени минаро? Арии, бежавшие из Центральной Азии, или последние представители обосновавшегося в этих краях в давние времена белого гималайского народа, чей изначальный язык впоследствии уступил место одному из индоевропейских наречий?
Вопрос этот представлял для меня чрезвычайный интерес, так как ответ на него позволил бы пролить свет не только на происхождение первых ариев, но и на историю белого населения Азии, жившего в ней до эпохи великих миграций ариев.
Не мы были пионерами исследований, ставивших целью выяснить происхождение древних жителей Центральной Азии. Но мы были единственными обладателями ключа к нашему прошлому, позволяющего раскрыть множество тайн. Теперь мы знали живых людей, память которых, даже отмеченная властью времени, могла открыть для нас секреты доисторического периода, проникнуть в которые не может помочь ни один камень.
И вот настало время собираться в дорогу. Многочисленные сведения о минаро, которые нам удалось собрать, отныне составляли объемистое досье.
