Иоганн Висс - Новый швейцарский Робинзон
— А вы еще не знаете всей цены каратаса! — сказал я.
Говоря это, я разорвал лист растения и отобрал от него несколько очень тонких, но весьма крепких волокон.
— Сознаюсь, — сказал Фриц, — что каратас очень полезное растение. Но я желал бы знать, к чему служат окружающие нас другие колючие растения.
— Ты сильно ошибся бы, если б признал их бесполезными, — возразил я ему. — Например, алоэ производит сок, очень употребительный в медицине; индейская смоковница, которую ты видишь с листвою в виде ракеты, также весьма полезна, потому что растет на самой бесплодной почве, где люди подвергались бы голодной смерти без прекрасных плодов этого растения.
При последних словах Жак не преминул кинуться с голыми руками на эти плоды, чтобы сорвать их и отведать; но покрывавшие их колючки воткнулись ему в пальцы. Он возвратился ко мне, обливаясь слезами и неприятно глядя на индейскую смоковницу.
Мать поспешила избавить мальчика от колючек, причинявших ему жестокую боль. Между тем я показывал его братьям легкий способ срывать и есть эти плоды, не подвергаясь подобной неприятности.
Заострив палку, я наткнул на нее смоковку и при помощи ножа очистил последнюю от ее игол.
В то же время Эрнест, внимательно рассматривавший одну смоковку, заметил, что она покрыта множеством красных насекомых, которые, по-видимому, наслаждались тем, что сосали сок этого плода. — Взгляни, папа, — сказал он, — и назови мне этих животных, если знаешь их.
Я узнал в животных кошениль и воскликнул: — Сегодня нам выдался день, богатый необыкновенными открытиями. Последнее из них, открытие кошенили, конечно, для нас не очень ценно, потому что мы не ведем торговли с Европой, народы которой покупают этого червеца по очень дорогой цене, употребляя его для приготовления великолепной алой краски, называемой кармином.
— Как бы то ни было, — заметил Эрнест, — вот второе растение, превосходящее ананас, который мы так восхваляли.
— Правда, — сказал я, — и в подтверждение твоих слов я укажу вам еще одну пользу, приносимую индейской смоковницей: ее густая листва образует изгороди, способные защитить жилища человека от посещения хищных зверей, а плантации — от набегов опустошающих их животных.
— Как, — вскричал Жак, — эти мягкие листья могут служить защитой! но при помощи ножа или палки не трудно уничтожить такую ограду!
И говоря это, он принялся кромсать палкой великолепную смоковницу.
Но один из ее листьев попал ему на ногу и вонзил в нее свои колючки. Это заставило нашего ветреника испустить громкий крик.
— Теперь ты догадываешься, — сказал я, — как подобная изгородь должна быть страшна для полунагих дикарей и для диких животных.
— И наше жилище следовало бы обнести такой изгородью, — заметил Эрнест.
— А я думаю, что не лишне было бы собрать и кошенили, — сказал Фриц. Краска эта могла бы нам при случае пригодиться.
— А по-моему, — возразил я, — благоразумие велит нам предпринимать пока только полезное. Приятному, дорогой Фриц, очередь еще наступит.
Мы продолжали наш разговор; он стал серьезен, и в течение его меня не раз изумляли рассудительные замечания Эрнеста. Не раз его жажда знаний истощала весь запас моих сведений о данном предмете.
Я не просмотрел еще библиотеки капитана, которую уложил в ящик, не желая оставлять в руках детей книг, недоступных их возрасту. Несколько раз Эрнест просил у меня ключ от этого сокровища. Но всему должно быть свое время, и не следовало ли нам прежде всего окончить самое необходимое, то есть обеспечить себе безопасность и материальное довольство?
Достигнув ручья Шакала, мы перешли через него и, после нескольких минут ходьбы, очутились у палатки, где нашли все в том же состоянии, в каком оставили при отправлении отсюда.
Фриц запасся изобильно порохом и свинцом. Я помог жене наполнить жестяной кувшин маслом. Младшие дети бегали за утками, которые, одичав, не подпускали их близко. Чтобы изловить их, Эрнест придумал средство, которое ему удалось. На конец нити он привязал кусочек сыра и пустил приманку плавать по воде, и, когда жадная птица проглатывала сыр, Эрнест потихоньку притягивал ее к себе. Повторив несколько раз эту проделку, он изловил всех уток, которые и были завернуты поодиночке в платки и помещены в наши охотничьи сумки.
Набрали мы также соли, но меньше, чем желали, потому что и без того у нас оказалось много клади; мы даже были вынуждены снять с Турка его пояс, чтобы и ему привязать часть клади.
Страшный, но совершенно бесполезный пояс был оставлен в палатке.
— Оружие подобно солдатам, — заметил Эрнест: — вне сражения они ни к чему не годны.
Мы пустились в путь. Шутки и смех, вызываемые движениями наших уток, и забавный вид нашего каравана заставили нас на время забыть тяжесть нашей ноши. Мы почувствовали усталость только по прибытии на место. Но наша добрая хозяйка поспешила поставить на огонь котелок с картофелем и пошла доить козу и корову, чтобы подкрепить нас едой.
Скоро были поставлены и приборы.
Ожидание ужина и заманчивого картофеля, который должен был составлять главное блюдо, прогоняли наш сон.
Но тотчас после ужина дети улеглись на свои койки. Помогавшая им мать, несмотря на свою усталость, смеясь, подошла ко мне.
— Знаешь, какую приставку маленький Франсуа сделал к своей молитве? Ни за что не угадаешь!
— Скажи мне прямо, — попросил я, — страшно хочется спать.
— «Благодарю тебя, Боже, за славный картофель, что ты вырастил на острове для маленького Франсуа, и за большие ананасы для лакомки Жака». И вслед затем он уснул.
— И он хорошо сделал, — сказал я, желая жене доброй ночи.
Все мы не замедлили погрузиться в мирный сон.
X. Носилки. Семга. Кенгуру
Накануне я заметил на берегу моря много дерева, годного для устройства носилок, при помощи которых мы могли бы переносить тяжести, слишком большие для того, чтобы навьючивать их на спину наших животных.
И потому с восходом солнца я отправился на берег, в сопровождении разбуженных мною Эрнеста и осла.
Утренняя прогулка казалась мне полезной Эрнесту, в котором склонность к размышлению и мечтам поддерживала какую-то вялость и лень тела.
Осел тащил большую деревянную ветвь, которая, по моему расчету, должна была понадобиться мне.
— Ты нисколько не досадуешь, — спросил я сына в дороге, — что раньше обыкновенного покинул койку, в которой спал так хорошо? Не досадно тебе, что ты лишен удовольствия вместе с братьями стрелять птиц?
— О, теперь, когда я встал, — ответил Эрнест, — я очень доволен. Что касается до птиц, то их останется довольно на мою долю, потому что первым же выстрелом братья разгонят птиц, вероятно, не убив ни одной.
