Иоганн Висс - Новый швейцарский Робинзон
— Воскресенье, воскресенье! — воскликнул Жак. — Я пойду гулять, охотиться, ловить рыбу, делать все, что мне захочется.
— Ошибаешься, друг мой, — сказал я маленькому ветренику. — Я понимаю празднование воскресенья иначе: это день не лени и удовольствий, а день молитвы.
— Но ведь у нас нет церкви, — возразил Жак.
— Нет органа, — добавил Франсуа.
— Правда, — возразил я, — но Бог присутствует везде, — разве вы этого не знаете? И могли ли бы мы молиться Ему в более великолепном храме, как эта чудная природа, которая нас окружает? А орган мы заменим нашими голосами. Наконец, разве каждый вечер, каждое утро мы не молимся без церкви? И потому мы вместе помолимся, споем какой-нибудь гимн, и в заключение я расскажу вам притчу, которую я для этого придумал.
— Папа расскажет притчу… Послушаем! — воскликнули дети. — Но я попросил их потерпеть, а сперва помолиться. После молитвы и пения, мы уселись на траву, и я рассказал моим слушателям, которые внимали мне чрезвычайно напряженно, историю, напоминавшую наше собственное положение; при этом я вставлял в нее как можно больше сближений, применимых ко нраву каждого из детей. Мой простой и задушевный рассказ произвел, по-видимому, довольно сильное впечатление на детей и подал мне надежду, что он не останется без благотворных последствий на их развитие.
— Теперь, — сказал я кончая, — если бы у меня была библия, я прочел бы вам отрывок из этой божественной книги, пояснил бы его, и тем закончил бы наше богослужение.
При этих словах моих жена встала и удалилась, и вскоре я увидел ее возвращающуюся и держащую в руках книгу, об отсутствии которой я только что сожалел. И когда на моем изумленном лице жена прочла вопрос о том, откуда она добыла эту драгоценность, она сказала с улыбкой:
— Все в том же волшебном мешке!
Я не мог удержаться, чтобы, не раскрывая еще книги, не обратить еще раз внимание детей на поданный им матерью пример предусмотрительности.
Все дети выразили одинаковое с моим убеждение. Тронутая этим мать по очереди обняла нас всех.
Прочитав несколько отрывков из библии и посильно пояснив их, я объявил наше богослужение законченным и разрешил каждому доставить себе игры и развлечение по своему вкусу.
Жак попросил у меня лук и стрелы; но так как иглы дикобраза плохо держались в стрелах, то он воскликнул:
— Ах, если б у меня было немного клея!
Тогда я посоветовал ему развести одну из пластинок бульона в очень небольшом количестве воды. Исполнив это, он в короткое время приготовил несколько стрел, которые, в руках искусного стрелка, действительно, могли бы быть хорошим оружием. Тогда мне пришло желание, чтобы дети поупражнялись в стрельбе из лука и достигли в этом искусстве некоторого совершенства: хотя наш запас пороха был и велик, но не был же неисчерпаем, и нам следовало по возможности беречь его.
От этих размышлений меня отвлек раздавшийся выстрел, и вслед затем к ногам моим упало пять или шесть мертвых птиц, которых я поднял и признал за подорожников садовых.
Убил их наш философ Эрнест, который, забравшись на дерево и увидев множество этих птиц, сидевших на верхних ветвях, выстрелил из ружья, заряженного мелкой дробью.
Вскоре он с торжествующим видом спустился на площадку, восклицая: Хорошо я прицелился? Ловко ударил?
— Ловко, — ответил я, — но сегодня, ради воскресенья, ты мог бы и пощадить этих птичек.
Эти слова удержали порыв Фрица и Жака, которые уже бросились к своим ружьям, готовые последовать примеру брата. Эрнест спустился и, подошедши ко мне, со смущением извинился. Конечно, я не заставил просить себя дважды. Невольный промах моего маленького охотника доказал мне, что вблизи нас находилась обильная вкусная дичь: все окрестные деревья были населены подорожниками, которых привлекали смоквы. Нам было легко, при помощи силков, а в случае нужды, и ружей, добыть большое количество этой дичи, и так как я знал, что в Европе этих птиц сохраняют полужареными, в жиру, то и решился приготовить таким же образом запас этой дичи. В ожидании большого числа, жена взяла шесть подорожников, убитых Эрнестом, ощипала их и стала жарить.
Фриц, который решился употребить шкуру своего маргая на чехлы для наших серебрянных приборов, попросил у меня совета как выделать ее. Я посоветовал ему тереть ее золою и песком, а потом, для умягчения маслом и яичным желтком.
Между тем как он занялся выделкой шкуры, подошел Франсуа. Обладая маленьким луком, которым он научился уже изрядно владеть, он попросил меня сделать ему колчан, который он мог бы, наложив тростниковыми стрелами, закидывать за плечи. Я устроил ему колчан из четырех суживавшихся к одному концу кусков коры, которые я скрепил гвоздями. Вооруженный таким образом, мальчуган был в восторге.
Эрнест взял библию и, усевшись под деревом, казалось, совершенно углубился в чтение.
Жена позвала нас кушать. Подорожники оказались очень вкусными, но, конечно, не могли насытить нас.
Во время еды я сказал детям, что намерен сделать весьма важное предложение. Все они устремили на меня крайне любопытные взоры.
— Нужно, — сказал я, — назвать различные точки наших владений. При помощи этих названий нам легко будет разуметь друг друга. Однако, берегов мы не будем называть, прибавил я, потому что, может быть, они уже названы какими-нибудь европейскими мореплавателями, и мы должны уважать дело наших предшественников.
— Как хорошо! — разом вскричали дети. — Станем придумывать имена.
— Станем придумывать самые трудные, — предложил Жак, — например: Коромандель, Шандернагор, Зангебар, Мономотапа.
— Но, дорогой мой, — сказал я, — если мы будем давать имена, которые трудно запомнить, кто же будет прежде всего испытывать неудобство этого? Мы же.
— Какие же имена следует придумывать? — спросил он.
— Вместо того, чтобы приискивать имена случайно, — ответил я, — не лучше ли будет называть местности по каким-нибудь происшествиям, которые мы испытывали на этих местах.
— Конечно, — заметил Эрнест. — Так, залив, в котором мы пристали к острову, можно назвать заливом Спасения.
— Я предлагаю, — возразил Жак, — назвать его заливом Рака, оттого что в этом заливе рак сильно ущипнул мне ногу.
— Тогда, — сказала мать, смеясь самолюбивому притязанию своего сына, лучше назвать залив заливом Криков, потому что ты довольно вопил при этом случае. Но я стою за предложение Эрнеста, находя, что придуманное им название лучше.
— Решено, решено! залив Спасения! — воскликнули дети, в том числе Эрнест, скромно забывая, что это было его предложение и Жак, подавив свое маленькое самолюбие.
