Андрей Шляхтинский - Амазонка: призраки зеленого ада
Они на самом деле съели плод, который зовется таран уытауа, то есть «фрукт, который может превращать». Этот плод очень опасный, потому что заставляет человека превращаться в обезьяну. Из-за того, что они съели его, все превратились в обезьян. Когда они решили измениться, то перебили и разломали все, что было в их домах: пиалы, горшки и всякие другие вещи. Все разломали и выбросили. Их топоры из камня иногда находят в лесу и потому зовут ауи' имуто, что значит «топор обезьяны ауи'».
— Теперь разойдемся по разным местам, чтобы съесть этот фрукт, когда захотим превратиться, — так они решили между собой. И ушли они в разные земли по всему миру, встречая на своем пути разных обезьян: и'со — беличью обезьянку, соро — шерстистую, и яра туйя' — паукообразную. Они шли по лесам и горам.
Вот таким образом люди превратились в и'со, в соро и в яра туйя'. Только мы, человеческие существа, живем как люди до сих пор.
Когда они захотели превратиться в обезьян, то решили:
— Позовем тиуин — ленивца, вождя, чтобы он играл нам на флейте.
Так и сделали. Когда тиуин заиграл на флейте, все принялись нахваливать его:
— Наш вождь поможет нам превратиться!
И все принялись петь песни и превращаться в обезьян. Обезьяны ауи' — капуцины, пели по-особенному, и мало-помалу их голоса стали такими, как сегодня. Соро, яра туйя', ны'но — обезьяны-ревуны и все другие тоже пели. И вот пока они пели, то превращались в обезьян. Это потому, что их вождь играл на флейте.
Легенда ждет меня.
Глава шестая
Запах Ах'Кауару и вкус «пчелиной воды»
— Хей! Ну'кутара щинща, ну'кутара щинща! — Хей! Делайся глупой, делайся глупой!
Заклинание индейцев чайяуитаДум-дум, дум-мум! Дум-дум, дум-дум!.. — ритмично и монотонно стучат длинные пестики-дубинки. — Дум-дум, дум-дум, дум-дум, дум-дум!..
Два обнаженные по пояс индейца чайяуита — молодой, лет двадцати пяти по имени Кано, и другой, совсем мальчик, — встав напротив друг друга, толкут горькие листья кустарника ах'кауа. Изумрудная зелень, высыпанная в выдолбленную наподобие корыта деревянную колоду, под ударами быстро приобретает черновато-бурый оттенок и струит резкий, приторный горьковато-кислый запах, от которого желудок сжимается в спазмах. Индейцы готовят яд, время от времени подсыпая в зловонную массу очередную порцию листьев из стоящей подле плетеной корзины. Неистово звенят цикады, нещадно палит солнце, и на темно-коричневых мускулистых спинах бисером сверкают капельки пота. Три семьи — все родственники — готовятся отправиться на рыбалку. А какая рыбалка без яда ах'кауару?
Признаю: яд этот, содержащийся в листьях невысокого кустарника ах'кауа, по-настоящему великолепен! В отличие от барбаску — другого яда и одноименной лианы, — он значительно сильнее. Так утверждают мои спутники, ибо я тоже собираюсь участвовать в рыбалке. Впервые. Белесым соком нитевидных корней барбаску мне не раз приходилось травить рыбу как в высокой монтанье близ Пастасы, так и в низкой сельве к югу от Напо. Но вот ядом из листьев кустарника — никогда. До меня доходили только рассказы, ибо во многих местах Амазонии — по крайней мере там, где мне приходилось бывать — индейцы обычно рыбачат именно с барбаску, специально выращивая ее на своих расчистках.
Я не один. Вместе со мной за процессом перемалывания листьев внимательно следит Маленький Вождь. А толстая жена старшего из двух работающих индейцев перетаскивает в тень под высокий пол свайного дома тяжелые зеленые грозди платано. Щеки и подбородок у нее разрисованы короткими горизонтальными и вертикальными черными черточками, а ладони, будто чернилами, вымазаны соком плода уиту, из которого она и приготовила краску.
Дум-дум, дум-дум, дум-дум, дум-дум.
— Брат, где мы будем ловить рыбу? — обращаюсь я к Аро.
— Здесь, брат, рядом. В Кунии.
— Где-где? — не понимаю я.
— В том ручье, что впадает в большую реку чуть ниже порта.
— Ты хочешь сказать в Атингаяку, брат? — догадываюсь я.
— Атингаяку, брат. Мы называем ее Кунии, потому что там живут куни — длинные рыбы, вроде угрей.
Теперь, когда Аро разъяснил мне значение слова «куни», все встает на свои места. Ведь название ручья на языке индейцев чайяуита в точности соответствует названию на кичуа: атинга — это змеевидная рыба, похожая на электрического угря, но не бьющая током. А внушающее уважение слово «порт» в данном случае означает место, где швартуется каноэ Аро, то есть просто участок береговой линии. У каждой семьи свое каноэ и свой порт.
Кунии, как и многие маленькие речушки, рождается в агуаха-лях, которые начинаются сразу за сухими речными террасами и простираются до самого подножия Кордильеры по правому берегу и до далекого Мараньона по левому. Об агуахалях стоит рассказать особо, ибо так сложилось, что почти вся жизнь чайяуита — по крайней мере охотников-мужчин — проходит именно в них.
Эти гнилые пальмовые болота, раскинувшиеся на площади от нескольких сотен метров до многих десятков квадратных километров, круглый год утопают в застоявшейся воде. Обыкновенно черного цвета. Или же приобретающей мутно-рыжий оттенок после сильных дождей, или если какой-нибудь лесной зверь пройдет топью, взмучивая грязь.
В большинстве случаев агуахали лежат в глубине джунглей, в низинах и редко-редко подступают к самому берегу большой реки. Почвы здесь не пропускают и не впитывают воду, поэтому-то она и застаивается на поверхности. К счастью, тут не слишком глубоко. Нечасто, но встречаются места, по которым охотнику приходится брести по пояс или даже по грудь в воде. А если внутри агуахаля есть небольшое озеро, не сразу угадываемое глазом, то здесь можно и утонуть: глубина нарастает по мере удаления от берегов и зачастую внезапно обрывается черной бездной. Так и просится на язык: «Места тут гиблые. Передохнем все.»
В целом разреженных агуахалях полным-полно густых зарослей, завалов, а корни с вымытой меж ними почвой выпирают над поверхностью и земли, и воды. Здесь не слишком много больших, высоких деревьев, что естественно в других, более возвышенных и сухих местах джунглей. Исключение составляют монументальные маврикиевые пальмы-агуахе, в большом количестве растущие по болотам. Собственно говоря, благодаря им агуахали и получили свое имя. В Эквадоре эту пальму зовут морете, а заболоченные джунгли, как следствие, — мореталь. Другое типичное растение для этих мест называют ренако. Оно забивает рост любого другого дерева близ себя еще в самом начале, само не давая при этом никаких съедобных плодов. Правда, листья ренако обладают целебными свойствами. Пальма агуахе, напротив же, приносит множество плодов, вкусных и питательных, любимых не только животными и птицами, но и людьми.
