Финн Риделанд - Остров в Меланезии
А нам можно войти?
Старейшие жители Тсубиаи ответили на этот вопрос положительно. Один из них, Томоиси, поднялся, перешел улицу и медленно направился к дому упей. Мы пошли за ним, следом за нами двинулись остальные старцы. Один отодвинул тяжелые засовы на двери, другие бормотали в это время не то заклинания, не то молитвы.
Мы снова очутились в большой комнате, единственной в этом доме. Сквозь щели в бамбуковой стене струился слабый свет. Когда двери закрылись, нас со всех сторон сдавила тьма, почти непроницаемая. От высохших пальмовых листьев, которыми были покрыты стены и потолок, исходил тяжелый запах пыли.
Но скоро на стенах вспыхнули отблески света, запрыгали тени на лицах людей. Из темноты возникла целая гора аккуратно сложенных спальных циновок из лыка. Огонь в очаге, сложенном в середине комнаты, разгорался все ярче, озаряя багровым светом лежащего на полу деревянного крокодила с жадными глазами.
Под самой крышей лежали предметы, которых ни Бретертон, ни я не заметили прошлым вечером: оказалось, что это целый арсенал, состоящий из копий и луков со стрелами. Кроме того, здесь находились ритуальные изображения змей.
Все эти предметы были украшены красным, желтым, черным и зеленым орнаментом, искусно сплетенным из волокон различных растений. Эти замечательные шедевры, требующие от художника и мастерства и терпения, создавали подростки вечерами, когда духи просыпались и кружились вокруг них в облаке насекомых и других животных.
Жители Тсубиаи были наделены огромным художественным дарованием. Их искусство вовсе не было выражением древней, умирающей культуры. Напротив, оно возникло в результате знакомства местных жителей со всем тем новым, что пришло сюда за последние годы.
Говоря об искусстве художников Тсубиаи, я хотел бы подчеркнуть, что во многих случаях они создали совершенно новый художественный стиль. В отличие от других деревень долины Аита у них предмет изображения всегда подчинен художественному замыслу и очень наглядно показывает круг интересов обитателей деревни. Художники нередко изображают растения и животных, которые занимают совершенно особое место в жизни Тсубиаи.
Чаще всего — это тотем, то есть существо, от которого ведет свое происхождение род художника. Однако мне приходилось видеть изображения на мифологические сюжеты несколько иного характера.
В доме упей, под черным потолком, где тьму не разгоняет даже пламя очага, висит деревянная птица и смотрит, словно из зияющей бездны, круглыми бесконечно загадочными глазами. Подлинный шедевр этого весьма своеобразного и выразительного искусства!
Томоиси объяснил нам, что это таисия (сокол), ставший символом рода. Все население Тсубиаи принадлежит к роду Таисия.
Юный Экирави тоже вошел вместе с нами в дом упей. Он сидел на полу, сбитом из грубо обтесанных досок, окруженный языками пламени и мистическими символами, смысла которых Экирави еще не понимал. Пройдет не менее года, прежде чем он постигнет эту премудрость.
Подождав немного, я решил попросить разрешения сфотографировать необыкновенную птицу.
Я обратился к одному из старцев, и тот, очевидно взвесив все «за» и «против», дал свое согласие, словно оказал великую милость.
Мне уже было известно, что художник создает символические изображения в глубокой тайне и женщины не имеют права даже взглянуть на них. Поэтому я не удивился, когда старцы, увидев перед домом упей нескольких женщин, велели им удалиться. Лишь после этого мужчины вынесли символ рода на улицу. Томоиси указал мне укромное место, где между бананами и зелеными кустами я мог спокойно фотографировать.
Я сделал несколько снимков и вдруг заметил, что из кустов за нами украдкой наблюдает женщина. Старцы тоже заметили ее. Последующие события приняли неожиданный для меня оборот: Томоиси и остальные старцы засунули птицу-символ в мешок из древесной коры и направились к опушке леса за деревней. Там они положили мешок на землю и завалили его сучьями. Я понял, что птица, оскверненная взглядом женщины, будет сожжена. Вскоре к ним подошли еще несколько мужчин и удрученно сели на землю. Я внимательно следил за ними.
Врожденное чувство такта и неизменная деликатность не позволяли этим людям прогнать меня или хотя бы упрекнуть. Но на лицах их была написана глубокая скорбь, которую я ощутил особенно остро, когда один из них подошел с факелом к костру и зажег его. Горестно смотрели они на языки пламени, охватившие птицу, и время от времени до меня доносились вздохи, полные затаенной печали.
Когда деревянное изваяние превратилось в груду пылающих углей, присутствующие словно окаменели от горя; долго-долго сидели они, пока огонь почти не потух. А когда на земле осталось лишь немного золы, они поднялись и пошли в свои хижины.
Я пытался что-то сказать, но мне никто не ответил.
В годы второй мировой войны, когда по нескольку раз в неделю на газетных полосах появлялись экзотические названия: Бугенвиль, Велья-Лавелья, Гуадалканал и Сан-Кристобаль, у союзных солдат не было времени думать о налаживании контактов с местными жителями. Лишь в исключительных случаях им приходилось встречаться с населением внутренних районов Соломоновых островов.
Война уничтожила не только многие произведения искусства островитян, но и саму основу, на которой оно развивалось. Слишком много препятствий теперь возникало на пути художественного творчества. Древние традиции и ритуалы нередко оказывались уничтоженными за одну ночь, и художник бросал работу над произведением, которое еще вчера считал делом своей жизни. Война, неотвратимо парализующая все, что связано с понятием «культура», долго свирепствовала здесь с неослабевающей силой, и вместе с каждой деревней, которую она стирала с лица земли, искусство Меланезии теряло свои великие шедевры. Именно поэтому я сделал вывод, что жители Тсубиаи занимают совершенно особое место среди других обитателей архипелага.
Задолго до войны искусство на Соломоновых островах — от Бука до Сан-Кристобаля — достигло подлинного расцвета. Никогда еще у местных художников не было таких хороших инструментов и такого разнообразия материалов — от раковин и бамбука до стеклянных бус, тканей всевозможных расцветок и новых красителей.
Цивилизация белых людей помогла местным скульпторам изваять изображения богов и духов на таком высоком художественном уровне, о каком раньше они не смели и мечтать. Но она же за каких-нибудь три-четыре года войны вообще убила искусство Меланезии. Оно вдруг утратило присущую ему смелость замыслов, удивительный драматизм художественного мышления и невероятное богатство форм.
