Евгений Ладик - Похождения иркутского бича
— Вот, выбирайте любую.
Вся его свора сбежалась к дому в надежде на дармовое угощение. Чапай кормил собак раз в неделю, запаривая за раз ведро комбикорма.
— Собака летом сама себя должна кормить, а зимой еще и хозяина.
Выбор, честно говоря, был небольшой: старая сука и три десятимесячных щенка. Взяли щенка по кличке Руслан. С суками вечно проблемы, загуляет не вовремя, и сезон насмарку. Вместо соболей кобели за сучкой носятся.
Сердечно распрощались с хозяином и спустились к лодке. А от дома лесника доносился голос Чапая:
— Грушка! Ты как, зараза, стоишь? Сщас, шашку наголо и вжик, и голова в кустах.
Граф Люксембургский усмехнулся:
— Похоже, сегодня до скамеечки дело дойдет. У Чапая жена в два раза его больше, так он становиться на скамеечку, подзывает жену и хрясть ей фингал под глаз. А та и довольна. Бьет — значит, любит.
В Чайку приплыли затемно. Чудом не напоролись на шест, к которым привязывают бакены. Навигация закончилась, и речники поснимали бакены, а палки остались торчать, как пики. В темноте не разглядишь.
Последние полчаса шли по створам, их не убирают до самой весны. Весной батареи и лампочки поменяют, и снова горят весь год.
Чайка — вахтовый поселок геологоразведочной экспедиции, расположен в месте впадения одноименной речки в Лену. Экспедиция — предприятие богатое, имеет и контору в Маме, и гостиницу, и жилой фонд. Все это нужно ремонтировать, для чего нужен лес. Вот и организовали лесозаготовительный пункт. Небольшой, из восьми человек. Рядом жил егерь коопзверпромхоза. Через его охотничий участок и предстояло Графу и компании добираться до своего участка. Вдоль Чайки у егеря стояло три зимовья, а в 40 километрах от самого дальнего находилось то, в которое и стремились наши герои. Бригада лесорубов еще не заехала, в поселке был только мастер, поэтому расположились со всеми удобствами. Даже баня оказалась истопленной. Сходили в баню. А после бани, как говорил наш великий пьяница, т. е. полководец Суворов: «Штаны продай, но выпей». Штаны продавать не понадобилось, выпивки и так хватало. Пригласили егеря, и засели на всю ночь.
Егерь оказался из семьи спецпереселенцев и рассказал о забавных случаях во времена коллективизации и раскулачиваний.
Идут по Лене две баржи. Одна с верхов раскулаченных везет, другая — с низу. Расходятся близко бортами.
— Эй, кум Микола! — кричат с одной баржи: — Тебя куда везут?
— В Паршино. А тебя куда?
— В Марково.
— Так ты заселяйся в мой дом.
— Ладно. А ты в мой.
— Вот так примерно и шло раскулачивание на Лене. Получат местные власти разнарядку сверху на кулаков, а куда их девать, не знают. Чай, не Урал, где на стройки социализма сотни тысяч кулаков пошло. Перевезут из одной деревни в другую и отчитались «о ликвидации кулачества как класса».
— На Урале, — вмешался уралец Хомич, — кулаков спасли от голода. Из тех, кто под раскулачивание попал, выжило гораздо больше, чем из тех, кто в деревнях остались. На стройках хоть не досыта, но кормили, а в деревне все до зернышка выгребали. Хуже, чем у нас, только на Украине мерли. Да там карьеристов и подхалимов всегда больше, чем в России было. Спустят сверху указание собрать в районе 1000 пудов зерна, а подхалимы 2000 пудов выгребут. Неправ был Герцен, не две беды в России, а одна — дураки у власти. Зато народ умный. Под дураком только самые умные и выживают. Естественный отбор.
Выпили за умный народ. Политическую тему подхватил Граф Люксембургский:
— Прочитал я недавно справочник «Народное хозяйство СССР». Все доходы расписаны, вплоть до спичек, а водки нет. Просмотрел расходы, а там на оборону всего 18 млр. руб., в десять раз меньше чем у Америки. И это притом, что у нас паритет, то есть равенство с Америкой по вооружению. Тут и вареной курице ясно, убрали из расходов на вооружение 100 млр., а чтобы баланс свести, убрали доходы с водки.
Выпили за пьяниц, крепящих своим трудовым рублем обороноспособность страны. Хомич опять вернулся к теме голода:
— А куда шло то зерно, что у голодающих крестьян забрали? В зажравшуюся Европу! Сейчас они в нас пальцем тычут, мол, погубили ради индустриализации миллионы людей. А зачем они хлеб у голодных скупали? Что, больше негде было? Вранье! В Америке такой кризис перепроизводства был, что зерно эшелонами в море топили. Для того и скупали, чтобы русские, украинцы да татары вымерли. Ненавидят нас европейцы, и я их ненавижу. Одних немцев простить могу. Тоже горя хлебнули, две войны проиграли.
— Вы тоже пострадавшие, а значит обрусевшие.
— Мои без вести павшие, твои безвинно севшие.
— пропел Хомич из Высоцкого.
Выпили за «обрусевших» немцев. Потом разговор разбился на группы. Когда в компании больше трех человек, совместной беседы хватает, в лучшем случае, на три рюмки. Впрочем, после десятой общего разговора не гарантировано и у троих.
Кстати, есть такой анекдот:
Собрались трое — француз, американец и русский. Все экстремалы.
Француз первый рассказывает, как они рискуют:
— Собираются десять месье, приглашают десять мадмуазелей. Расходятся по кабинетам. Одна из них с сифилисом, которая — не знаем.
Рассказывает американец.
— Собираются десять джентльменов. Садятся в десять машин и устраивают гонки. Одна из машин без тормозов, которая — не знаем.
Третьим рассказывает русский.
— Собираются десять мужиков на кухне. Рассказывают политические анекдоты. Один из них стукач, кто — не знают.
В анекдоте есть текст и подтекст. Для иностранца все похоже на русскую рулетку, только у француза и американца один патрон в барабане, а у русского — все.
Для русских же барабан полный, но все патроны холостые. За анекдоты, тем более на кухне, ни при Хрущеве, ни при Брежневе не сажали.
В это время обвинение в антисоветской агитации можно было предъявить всему населению Советского Союза. В первую очередь: Политбюро, ЦК, партийным активистам и прочим членам партии. Чтобы сесть по этой статье, нужно было приложить очень большие усилия. Проклятые толитаристы не хотели сажать, хоть сдохни.
В диссиденты просились миллионы, а репрессировали несколько десятков (точнее, 261 человека) и то, скорее всего, по блату.
Диссидентом в СССР быть было выгодно и престижно.
Материальная помощь Запада, известность, возможность получить гражданство и гарантированная работа после получения этого гражданства. К сожалению, прижимистый Запад платил немногим, иначе в СССР остался бы один Леонид Ильич Брежнев.
