Виктор Конецкий - Морские сны
И сразу легли на курс в район Рио-де-Жанейро. Там есть банка Алмиранти Салданья с глубинами около семидесяти метров. Можно под теплым солнцем в дрейфе лежать, греться и рыбу ловить.
Прямо в рубку на ночную вахту позвонили мне ребята из экспедиции, пригласили после смены в четыре утра к ним. У ребят отличное настроение — работу они выполнили хорошо, Москва похвалила. И еще всем нам было приятно, что идем мы почти на чистый норд — все-таки домашнее направление. Слухи, конечно, по судну, что месяца через два, к Новому году, ошвартуемся в гавани Васильевского острова.
Я сидел у ребят, пили разбавленный спиртик тайком от высокого начальства, слушали магнитофон, трепались за жизнь, спорили… Пришла радиограмма: лечь на Монтевидео, сдать материалы на самолет, который прилетит за ними туда, и возвращаться в Индийский океан.
Главная тяжесть нашей работы — в неопределенности: не знаешь, куда повернут через минуту, не знаешь, сколько времени будет рейс. Зимовщик засел на Антарктиде и сидит, ждет, когда за ним «Обь» приплывет, ему есть для чего дни считать. А здесь и считать нет смысла, хотя мы, ясное дело, все равно считаем. И используем самые простые способы улучшать настроение. Например, вспомнишь, что сейчас в Ленинграде продают из деревянных загородок арбузы… Или заметишь в волне черепаху. Год назад в Средиземном море видел. Но средиземноморская сразу ушла на глубину виражом, как планер, испугалась шума винтов. Здешняя только голову приподняла, покачиваясь на волне.
26.10.69
Если бы сегодня глухой ночью в кромешной темноте кто-нибудь притаился в рулевой рубке теплохода «Невель», то смог бы подслушать такой диалог:
— Ну, что-нибудь видно?
— Нет. Они, очевидно, прячутся.
— Машина чего-нибудь изображает?
— Рисует на пятидесяти, а надо двадцать пять.
— Глубь материка?
— Да. Горы нет на карте. Есть три речки — Хосе-Игнасио, Гарсон и Роча. Они вытекают в разные стороны из одной точки.
— И машина рисует эту точку?
— Да, а они все попрятались — это очевидно.
— Залезли в норы и затаились?
— Да, но им это не поможет.
— Мы их все равно найдем?
— Я в этом убежден.
— Они хорошо окопались, эти мерзавцы!
— От уругвайцев можно ожидать чего угодно.
— Я тоже думаю, что они способны поставить дымовую завесу над всем материком.
— С них станется! В лоции написано, что они состоят из смеси индейцев, испанцев и итальянцев. Представляете, какие у них женщины?
— Они прячутся вместе с женщинами?
— Я сейчас уточняю.
— В таком случае я еще придавлю часок, а вы меня разбудите, когда обнаружите первую дамочку.
Под такой диалог мы входили с капитаном Семеновым в залив Рио-де-ла-Плата. Перевожу на человеческий язык главное в этом диалоге:
— Очень плохая радиолокационная видимость.
— Да, береговая полоса, вероятно, сплошное болото. И какая-то водяная пыль в воздухе.
— Глядите в оба.
— Гляжу в четыре.
— Если до берега двадцать пять миль, а идем мы по двенадцать, то я могу полежать на диванчике в штурманской рубке около часа. Когда я лежу на диванчике, то могу и задремать. Если это произойдет, не вздумайте беречь мой сон и обязательно разбудите.
— Есть, товарищ капитан, я вас разбужу, как только обнаружу берег или у меня возникнут малейшие сомнения…
Мне нравятся жаргонные диалоги. Невольно вспомнишь академика Конрада, который заметил, что суть не в звуковых обозначениях понятий, а в том, чтобы одинаково эти понятия понимать. И рано или поздно возникнет всемирный язык — хотим мы этого или нет.
Через часок мы обнаружили уругвайцев в скалах — целый островок Родос пробился сквозь муть экрана на радаре, островок украшали два погибших на его скалах корабля и маяк. За островом замерцало зарево городов Макдональдо и Сан-Карлос. Левее этого зарева, на подходах к Монтевидео, догнивал на обсушке немецкий карманный линкор «Адмирал граф Шпее», загнанный сюда англичанами четырнадцатого декабря 1939 года. С двадцать шестого сентября тридцать девятого года он действовал на коммуникациях в Атлантике и потопил девять судов общим водоизмещением пятьдесят тысяч тонн. Когда англичане подтянули (подключили) к облаве линейный крейсер и авианосец, «Шпее» укрылся в нейтральном Монтевидео. Командир «Шпее» добился от уругвайцев продления срока пребывания здесь с положенных двадцати четырех часов до семидесяти двух, а затем, получив согласие Гитлера, взорвал свой линкор семнадцатого декабря 1939 года. Говорят, что потомки командира «Шпее» — его фамилия Лансдорф — живут здесь и поныне. Еще говорят, что в 1516 году матрос с корабля главного пилота Кастилии Хуана Диаса Солиса, увидев по носу землю, заорал: «Вижу холм!» — «Монте видео!» И крик того давно превратившегося в прах матроса застыл на века.
До полудня мы простояли на якоре в мутных водах Ла-Платы. Мутные они потому, что река Парана, впадающая в залив, собирает муть с доброй половины Южной Америки. Над рыжей водой синел контур города Монтевидео. Он чем-то напоминал контур Таллина.
Прибывшие власти вручили капитану инструкцию. От нее попахивало дореволюционным русским языком:
«Чтобы избежать высоких штрафов и лишних расходов, просим Вас покорно принять к сведению следующие пункты:
а) Ждать лоцмана на рейде и, по принятию на борт, следовать его инструкциям.
б) У причала немедленно надеть „накрысники“.
в) При заходе в порт просим покорно поднять все флаги, в том числе „Q“, „H“ и уругвайский (если имеется).
г) Необходимо пользоваться услугами буксиров при входе и выходе.
д) Не выносить из порта пакеты или другие вещи без особого разрешения.
Лоцмана заказываются с утра на после обеда и с вечера на утро; срочный заказ стоит в 2 раза дороже.
Пиньон Саенс Видал, Агент, порт Монтевидео».Это было написано блеклыми фиолетовыми чернилами, от руки. Так и хотелось увидеть живое «ять».
Блажен, кто стоит у причала, а не болтается в море. Не сразу ощутишь, как это хорошо — стоять, и все тут. Не двигаться, черт побери. И прямо в окно каюты — кирпичные стены пакгаузов с прослойкой бетона по перекрытиям, с узкими бойницами вентиляционных дыр.
Некрасивые и пошлые пакгаузы, но они — просто прелесть, когда заслоняют и воду, и небо. В воротах пакгаузов вбиты номера. Мне пришлись ворота «7». Правее ворот лежит на цементном полу и спит, сунув под голову свернутый пиджак, работяга докер.
На судне какая-то тупая тишина — не работает главный двигатель и даже вспомогаши доведены до минимума. Голоса звучат неожиданно и громко, гулко, по-вокзальному:
