Эльгот Лендж - В джунглях Амазонки.
Он был вооружен трубкою для выдувания стрел; кроме того, у него была небольшая резиновая сумка, наполненная коричневым веществом — сильно действующим ядом кураре. Он объяснил Джерому, что его племя жило в большом общем доме, в двадцати четырех часах ходьбы от этого места, что он весь день гнался за тапиром, но потерял его след и теперь возвращается домой. Мы сели на землю и некоторое время осматривали друг друга, Первый раз мне представился случай видеть духовое ружье и отравленные стрелы не в музее, а в жизни, где они являются необходимой принадлежностью человека. Пользуясь Джеромом в качестве переводчика, я попросил индейца продемонстрировать способ употребления духового ружья, на что он охотно согласился. Вскоре мы услышали в верхушках деревьев болтовню обезьян. Заложив одну из тонких отравленных стрел в десятифутовую трубку, индеец навел оружие на одну из обезьян, набрал в легкие воздуха и выдул стрелу. С едва слышным свистом вылетела из трубки стрела и вонзилась обезьяне в бедро. Индеец быстро вложил в трубку вторую стрелу и пустил ее в другую обезьянку. Стрела попала в плечо, но только скользнула по нему и упала обратно на землю. Индеец побежал за первой обезьяной и принес ее мне. Она казалась крепко уснувшей; никаких признаков агонии не было заметно; тем не менее через пять-шесть минут сердце ее перестало биться. Другая обезьяна прыгнула было на ветку, но тут же выпустила ветку, упала на землю и через несколько минут околела. Я был поражен быстрым действием яда: животные были лишь слегка ранены, вторая только поцарапана, и тем не менее они околели так скоро, будто уснули. Мне посчастливилось сделать моментальный снимок с индейца в тот момент, когда он выдувал стрелу. Это была моя последняя фотография, снятая в джунглях. Индеец вскоре покинул нас, и мы продолжили наш путь. Возвращение по прежней тропинке представляло некоторые преимущества. Хотя кустарник успел уже заглушить ее, но мы шли по знакомой местности; кроме того, нам не нужно было терять времени на постройку тамбо — мы пользовались старыми.
С некоторого времени Джером стал жаловаться на онемение пальцев на руках и ногах и на увеличивающуюся слабость сердца, которая делала мучительным каждый шаг. Маркез и я старались подбодрить его, но я был уверен, что несчастный знал, какая страшная болезнь подкралась к нему. Та оживленность и бодрость, с которой мы проходили этими местами раньше, совсем покинули нас. Лишения, голод, наркотики притупили наши чувства. В голове была одна упорная мысль: как бы добраться домой. Каждый удар мачете по кустам, каждый шаг вперед приближал нас к дому и к спасению.
К ночи мы подошли к старому тамбо № 7. Мы так устали, что в течение дня даже не делали попытки подстрелить дичь. Единственной нашей пищей были две обезьянки, убитые индейцем; мы сварили их и жадно съели. С трудом развесили мы гамаки и обессиленные повалились в них.
После полудня мы спустились с холма и очутились перед огромным болотом. Маркез шел впереди, и мы, переходя через болото, на несколько минут потеряли его из виду. Я заметил в воде около меня какое-то странное движение и вглядевшись увидел гибкие туловища болотных змей, извивавшиеся между ветвями и камышами. Бразильцы называют этих змей харарака. Змеи были очень ядовитые, однако за себя я не боялся, так как у меня были высокие сапоги из толстой буйволовой кожи; но мои спутники были босые, и им грозила большая опасность. Я сделал Джерому предостережение, и он стал палкой разбивать вокруг себя камыши. Мы полагали, что прошли благополучно через это змеиное логовище, но когда догнали Маркеза на твердой земле, увидели, что ошиблись. Он стоял наклонившись вперед, и при нашем приближении повернул к нам лицо, искаженное от страха. Он указал на свою правую ступню, и мы увидели на коже два крошечных пятнышка — следы змеиных зубов. В молчаливом отчаянии мы опустились на землю рядом с ним. Несчастный широко раскрытыми глазами уставился в землю и сидел, скорчившись, в ожидании болей, предвестника неизбежного конца. Я велел Джерому высыпать немного пороха, а сам стал высасывать рану; затем достал хирургический нож и сделал им глубокий надрез выше места укуса. Джером посыпал рану порохом и приложил к ней горящую спичку.
Маркез безропотно выдержал пытку и даже не дрогнул при взрыве пороха. Устроив его возможно удобнее, мы печально уселись рядом с ним, следя за его страданиями.
Тяжело видеть, как умирает человек, но при таких обстоятельствах это было особенно прискорбно. Маркез был крепкого сложения и как нельзя более подходил для тяжелой работы добывателя каучука. Это он со своим знанием джунглей руководил нами во время экспедиции и вел нас через девственный лес, где человеку так легко затеряться. К тому же он был добрым и отзывчивым товарищем. Во всех наших затруднениях мы обращались к нему за советом. Он знал язык диких лесных зверей, он находил всегда выход из трудного положения. И вот теперь этот чудный товарищ, единственный человек, который мог бы вывести нас из лабиринта, угасал на наших глазах.
К четырем часам его дыхание сделалось затрудненным, а несколько минут спустя он испустил последний вздох. Умер он спустя три часа после укуса змеи. Вторично в течение этой роковой экспедиции мне пришлось копать могилу своим мачете. Джером был так слаб, что едва мог помогать мне, да и я сам находился в таком состоянии, что после каждого удара мачете должен был отдыхать.
В этот день мы поздно добрались до тамбо № 6; Джером едва держался на ногах. Нельзя было больше закрывать глаза на его болезнь; у него была бери-бери, и в нашем положении не было ни малейшего шанса на выздоровление.
Мы развели костер и повесили гамаки, но еды не было ни кусочка. С отчаяния жевали пальмовые листья.
На следующее утро я был так слаб, что мне понадобилось несколько минут, чтобы выбраться из гамака и встать на ноги. Джером тоже постарался было встать, но тут же упал на землю и встал только с моей помощью. Затем мы оба, несчастные инвалиды, попытались взвалить на плечи каждый свою ношу, но Джером не смог этого сделать и должен был бросить все свои вещи.
Я сам чувствовал себя прескверно. Лекарства уже не оказывали на меня прежнего действия, так как мой организм привык к постоянному их употреблению, и лихорадка овладела мной с новой силой.
С этого времени воспоминания мои становятся смутными. Я знаю, что временами я бредил, так как, когда сознание случайно ко мне возвращалось, я заставал себя произносящим какие-то странные фразы. И в периоды просветления рассудка моим умом безраздельно владела одна мысль — о бесконечных страшных джунглях. Ни один моряк, потерпевший кораблекрушение и лишившийся рассудка, носясь на плоту по волнам океана, не испытывал такой ненависти к окружающему его морю, какую я чувствовал к яркой, однообразной зелени бесконечного леса.
