Юрий Федоров - Державы для…
— Ничего, батюшка, — сказала Наталья Алексеевна, — лучше сейчас нам воровски подойти, чем перед Григорием Ивановичем ворами стать.
Измайлов крякнул.
— Слабый народец-то у нас. Силенок немного у мужиков осталось, я думаю, вот как сделать надо…
Он наклонился к Наталье Алексеевне и заговорил тихо.
— Хорошо, батюшка, — ответила она, — это уже ты как знаешь. Здесь тебе лучше распорядиться.
Измайлов повернулся и пропал в темноте.
Галиот покачивался на тихой воде.
Герасим Алексеевич так прикинул: своими силами, да за одну-то ночь, галиот никак не разгрузить. Но знал он: у фортины — где Григорий Иванович перед отплытием пир давал — всегда вертится народ. Голь портовая. Вот с этими-то, ежели ватагу подобрать поболее, вполне можно успеть.
Народец это был крученый, верченый, но мужики жилистые и на работу злые. И уж точно — не побоятся начальства. Напротив, им даже и интересно, что капитан идет поперек портовых. «Сколочу ватажку, — решил Измайлов, — галиот на байдарах к причалу подтянем, и пойдет работа».
Байдара шла бойко. Мужики вовсю налегали на весла. Поняли, видать, что к чему.
— Правее, правее бери, — скомандовал Измайлов, угадывая на берегу огни фортины. Поближе хотел подойти, с тем чтобы по берегу зря не мотаться, глаза не мозолить никому.
«А и вправду, — думал, — хорошо, Наталья Алексеевна распорядилась. Мужики животы клали из-за этих-то мехов, а тут нагрянут черти…»
Наталья Алексеевна тоже в огни всматривалась, к борту привалившись. Ноги у нее вдруг отчего-то ослабли, голова закружилась.
Огни, пробиваясь сквозь дымку, дрожали на воде, текли змеящимися струями. «Знобко что-то мне, — думала, — нехорошо. Уж не заболела ли? Вот бы некстати совсем».
Откачнулась от борта, и словно шевельнулось у нее что-то внизу живота, а огни на воде вдруг качнулись в сторону и вспыхнули ярко.
Наталья Алексеевна нащупала на палубе бухту каната и опустилась тяжело. «Что это со мной? — мелькнуло в голове. И пронзила мысль: — Дитятко будет у меня, дитятко. — Холодным потом облило ее: — Дитятко, а Гриши-то нет. Как я одна-то буду?»
За бортом плеснуло. Голос раздался:
— Эй, на галиоте!
Это был Измайлов.
Наталья Алексеевна подняться было хотела навстречу капитану, но сил не хватило.
Измайлов подошел из темноты, склонился озабоченно:
— Что с тобой, матушка?
— Голова что-то закружилась, — ответила она и, оперевшись на его руку, поднялась.
— А я уж испугался, — заметно обрадовался капитан, — не дай бог хворь какая. Мне ведь за тебя перед Григорием Ивановичем ответ держать.
Веселый вернулся с берега Измайлов.
— Народец подсобрал, — сказал он, — мигом сейчас управимся. — Крикнул в темноту, за борт: — Концы заводите, братцы!
Через час галиот стал у причала, напротив шелиховских пакгаузов. С судна на причал бросили два трапа, и мужики забегали в свете факелов. Вдруг объявился портовый солдат. Стал спрашивать, что да кто? Но Измайлов на него пузом обширным поднапер:
— Шторма, шторма боюсь, служивый. Видишь? — махнул рукой на небо. — Знаки плохие, ежели взять в учет науку навигацию.
Солдат поднял лицо, вглядываясь в темноту ночную. Небо, как назло, звездным было. Ни облачка, ни тучки. Месяц ясный, звезды горят одна к одной, как начищенные. Все обещало — дураку ясно — вёдро на завтра. Но слова мудрые «наука» да «навигация» солдата смутили. «Кто его разберет, — подумал, — может, и вправду что-нибудь там указывает».
Измайлов еще больше поднапер:
— Завтра, прямо с галиота к начальнику порта отправлюсь и отрапортую. Ты уж будь спокоен, милок.
Солдат поморгал глазами, отошел.
— А мне что, — сказал, — мне как прикажут. Мы люди служивые.
Так и пронесло.
А мужики все бегали и бегали, только скрипели трапы. Измайлов для бодрости покрикивал:
— Веселей ходи, чертушки!
Шелихов проснулся от крика птицы и вверху, на высоком стволе ели, увидел большого пестрого дятла. Солнце еще не взошло, но видно было далеко. Григорий Иванович разглядел берег неизвестной речки, темный ельник. А дятел над головой все долбил, сыпал рыжей корой.
От потухшего костра поднялся Степан, потянулся, хрустнул суставами.
— Спишь, Григорий Иванович?
Не дождавшись ответа, опустился перед костром, дунул в угли. От костра потянуло дымком. Степан подобрал кусок бересты, стал пристраивать на угли.
— Чайку сейчас сгоношим.
— Ты давай, — ответил Григорий Иванович. — А я пойду на коней взгляну.
Пошел пятый день, как вышли Шелихов со Степаном из Большерецка и тронулись на север вдоль побережья. Дума была подняться до Порапольского дола, соединяющего Камчатку с Большой землей, а далее, миновав узкий перешеек, идти до Охотска.
Стреноженные лошади ходили по лугу. Григорий Иванович погнал табунок к реке. Кони вошли в воду и припали губами. Григорий Иванович увидел метровых лососей. Рыба шла спина к спине, голова к голове, мощно работая радужными плавниками.
Григорий Иванович поднялся на горушку и сказал хлопотавшему у костра Степану:
— Кета стеной идет.
— Видел, рыбы пропасть.
Степан снял с костра закопченный чайник. Поели молча.
Шелихов шел первым, ведя в поводу рыжего мерина. Степан шагал в десяти шагах сзади. Солнце поднялось в четверть неба, заметно начало припекать. Шелихов высматривал перекат, река несла желтые листья ольхи и ивы. Брода не было.
— Вот что, — сказал Шелихов. — От побережья уходим. А нам сподручнее вдоль моря идти.
Степан поглядел на реку. Течение несло кривую коряжину.
— Здесь глыбь, наверное, — заметил он. — Смотри, как коряжину несет. Не шибко-то вертит!
Вверх по реке течение на добрую версту было все так же ровно и тихо.
— Надо переходить, — сказал он.
Взяв крепче за повод, Шелихов ступил в воду. Течение толкнулось в сапоги. Шелихов почувствовал крепкое дно и пошел смело. Степан стоял на берегу.
Когда вода дошла до груди, Шелихов засомневался: «Зря сунулись». Но мерин ступал спокойно. Вода поднялась до горла. Григорий Иванович поплыл, сильно огребаясь свободной рукой. Через минуту он стоял на прогретой солнцем гальке. Мерин, крутя головой, отряхивал гриву.
— Давай! — крикнул Шелихов Степану.
Знал, раз первая лошадь прошла, другие пойдут смело.
Одежда липла к телу, холодила, зубы стучали. Водичка-то была холодна. «На ходу согреемся, — решил Шелихов, — шагу прибавим и согреемся».
Степан уже выводил лошадей на гальку. Шелихов повернулся и, не говоря ни слова, шибко пошагал вперед. Через час, обсохнув, они подошли к новой неведомой речушке и, перейдя ее, опять наддали в ходьбе, чтобы согреться. Шелихов нет-нет оглядывался на Степана. Тот, чуть опустив голову и косолапя ногами, шел не отставая. «Слава богу, — подумал Шелихов, — хоть и попал я в передрягу, но с крепким человеком. А так бы не выдюжить. Нет, не выдюжить».
