Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию
Вместо одной, три руки протянулись ко мне; я вцепился в самую сильную из них и достиг цели, выбрался на подножку.
― Хорошо, что скажете теперь о моей песчаной горе? ― спросил Деланж.
― Утверждаю, дружище, что она более пуста, чем высока. Но дело не в этом; нужно покинуть экипаж и добраться до твердой земли.
― Каким образом? ― осведомилась Женни, начиная беспокоиться.
― О! ― сказал я. ― Не пугайтесь; поступим сейчас по закону для погибающих кораблей.
― Для начала, я не сойду, ― сказала Женни.
― Сейчас вы увидите, что сойдете и доберетесь до земли так же легко, как трясогузка.
― Ничего лучшего и не прошу при достаточной безопасности.
― Поднимитесь сначала вы, прелестная сильфида[219]. Встань и ты, последний лентяй!
Женни и Нарышкин поднялись.
― Это уже дает нам четыре подушки, да две подушки с козел ― шесть. Передайте нам две ваши подушки, Деланж. Тут и так очень хорошо.
Нарышкин смотрел на мои манипуляции, ничего не понимая. Я встал на подушку, что положил на песок у подножки, затем ― на другую, что бросил дальше, и на следующую, что бросил еще дальше.
― О! Понимаю, ― сказала Женни. ― Дорогой друг, меня больше не удивляет, что вы пишите романы: вы полны воображения.
Я взял в охапку три другие подушки и, включая три первые, устроил если не мост, то, по меньшей мере, опоры моста, последняя из которых почти касалась твердой земли.
― Пойдемте, ― сказал я Женни.
Она скакала с подушки на подушку, как трясогузка перескакивает с камня на камень. Затем оказалась на земле и вскрикнула от радости.
― Вот, женщины спасены! Спасаем стариков; твоя очередь, Нарышкин.
― Старик, старик, ― ворчал он, ― я на два года моложе тебя.
― Не могу сказать, что якобы ты не старик, не правда ли, Женни?
Женни рассмеялась, но не ответила. Нарышкин, в свою очередь, добрался до равнины. Я последовал за Нарышкиным. Деланж ― за мной, собирая подушки по мере приближения к нам.
― Что теперь нам делать? ― сказал Нарышкин. ― Глупость Деланжа! Почему ты не выбрал другую дорогу?
― Для начала, не ворчи, барин, и сядь; у тебя три подушки для тебя на одного; две для Женни, одна для меня; видишь, с тобой обходятся по твоему рангу.
― Из-за этого мы опаздываем к обеду.
― Приедем к ужину, такой случай предусмотрен.
Затем, повернувшись к Деланжу:
― Деланж, друг мой, ― сказал я ему, ― вы говорили о восьми других лошадях, не так ли?
― О, думаю, здесь четырех будет с нас достаточно.
― Иди за четырьмя, Деланж; но прихватите двух человек и доску.
― Слепо вам повинуюсь, ― сказал Деланж.
― Я тебя ни мало не спрашиваю, что ты хочешь сделать с доской, ― сказал Нарышкин.
― Этого тебе не понять; я назвался капитаном судна, потерпевшего крушение: спасательные работы ― мое дело.
Деланж велел кучеру выпрячь коня и тянул его на вожже до тех пор, пока не перетащил на твердый грунт. Как только животное надежно стало на ноги, Деланж вскочил на него и помчался во весь опор.
― Кстати, ― крикнул я ему, ― прихватите веревки, по возможности, самые длинные и самые прочные.
Через 10 минут Деланж появился с четырьмя лошадьми, двумя помощниками и доской.
― У тебя есть все, что нужно, ― сказал мне Нарышкин, ― надеюсь, ты сейчас вытянешь нас отсюда.
― Если только ты не захочешь тащить отсюда самого себя.
― Черт возьми, нет, ты сказал, что это тебе виднее.
― Тогда спокойствие в рядах, и пусть повинуются командующему. Деланж, установите va-et-vient [туда-сюда, переправа от судна к берегу] от экипажа к нам при помощи доски… Очень хорошо!.. Теперь поставьте двух ваших помощников на доску, встаньте на подножку и разгрузите экипаж ото всего, что может его отяжелять.
― Хорошо, ― говорит Деланж, ― понимаю.
― Образуйте цепочку с вашими людьми.
Разгрузка началась. В момент дорожные сундуки и несессеры оказались возле нас, это было добрых две сотни килограммов, из которых ничего больше нас не обременяло.
― Теперь? ― говорит Деланж.
― Теперь выпрягайте лошадей.
― Всех?
― Всех.
― Тогда ты идешь тянуть возок, ― говорит Нарышкин.
― Может быть.
Он пожал плечами.
― Лошади выпряжены, ― говорит Деланж.
― Постарайтесь заставить их выбраться из песка.
Полностью освобожденные от груза, который тащили, лошади выбрались оттуда с помощью нескольких ударов кнута. Они выведены, как и мы, на твердый грунт.
― Теперь внимание, Деланж.
― Я здесь.
― Соедините веревкой, во всю ее длину, ваших четырех свежих коней с экипажем, а восемь уставших лошадей ― с четырьмя свежими.
― Хорошо, черт возьми, ― говорит Деланж, ― думаю, что сейчас это все-таки пойдет, месье Нарышкин.
― Еще бы! ― выдал я.
Во всю длину веревок протянули от застрявшего экипажа упряжь для четырех свежих коней и к ним припрягли 8 уставших лошадей.
На твердом грунте стояли 12 лошадей. Они повезли бы артиллерийское орудие 80-го калибра; с первого усилия они вытащили экипаж.
― Отлично? ― сказал я Нарышкину.
― Изящная хитрость! ― отозвался он.
― И мне она удается, как фокус с яйцом[220] ― Христофору Колумбу.
Затем я обратился к Деланжу:
― Теперь, ― сказал я ему, ― велите вашим людям вручную перенести на другую сторону горы дорожные сундуки и кейсы и верните теперь же не менее четырех лошадей на земную твердь, тогда как другие будут выпутываться, как смогут.
― А мы, в таком случае, пойдем пешком? ― сказал Нарышкин.
― Не очень утомишься ― пройти пешком осьмушку версты?
― Однако, мне кажется, когда есть экипаж, он не для того здесь, чтобы ходить пешком.
― А! Друг мой, какое заблуждение! Я никогда столько не ходил пешком, чем тогда, когда у меня были экипажи.
Экипаж съехал с другой стороны горы как по маслу: он был вновь загружен, и мы вернулись на свои места.
― Ну, теперь, ― сказал я Нарышкину, ― дай четыре рубля этим бравым людям.
― Ни копейки! Почему они лучше не содержат дороги?
― А почему Россия ― страна, где в реках нет достаточно воды и где слишком много песка на дорогах? Дай четыре рубля, или я дам восемь, и это я, кто станет большим сеньором, тогда как ты не будешь даже поэтом.
― Деланж, выдай им 12 рублей, и пусть они убираются к дьяволу!
― Деланж, дайте им 12 рублей и скажите, что князь благодарит их и желает им всяческого благополучия.
― Я не князь. Был бы князем, они получили бы наказание розгами и прочее.
― Вот первая резонная вещь, какую ты сказал за день; поэтому в награду Женни немедленно тебя поцелует.
