Жюль Верн - Михаил Строгов
Что, если Феофар, довольный своими первыми победами, пожелает отдохнуть некоторое время, а потом уже идти на Иркутск?! Этого могли опасаться, но это не случилось. Событие, столь желаемое Альсидом Жоливе и Гарри Блэнтом и столь не желаемое Михаилом Строговым, — это событие совершилось утром 12 августа. Снова затрубили в трубы, забили в барабаны, началась стрельба и пальба. По дороге от Колывани показалось громадное облако пыли.
Иван Огарев, сопровождаемый многими тысячами людей, вступал в лагерь Феофар-Хана.
ГЛАВА II. ПОЛОЖЕНИЕ АЛЬСИДА ЖОЛИВЕ
Иван Огарев привел к эмиру целый армейский корпус. Это была часть той колонны, что заняла Омск. Не будучи в силах разрушить город, где, надо помнить, находились в то время сам губернатор и весь местный гарнизон, Огарев, чтоб не задерживать военных действий, долженствовавших привести к покорению всей Восточной Сибири, решил обойти его. Оставив там довольно значительный гарнизон и подкрепившись по дороге колыванскими победителями, он повел свои орды в лагерь Феофара, чтобы там соединиться с ним. Солдаты Огарева остановились за лагерем. Они не получили приказания стать на бивак. Без сомнения, предводитель их не намерен был здесь останавливаться, а спешил дальше, в Томск, город важный, предназначенный сделаться центром будущих операций. Вместе с солдатами Иван Огарев привел еще новый отряд пленных, русских и сибиряков, захваченных частью в Омске, частью в Колывани. Несчастных не повели за ограду, там и без них было слишком тесно, они, как и солдаты, остались за лагерем, лишенные крова и даже пищи.
За новоприбывшими тянулась толпа нищих, мародеров, купцов и цыган, составляющих обыкновенно арьергард действующей армии. Все эти люди питались тем, что грабили по дороге, и поэтому пройденный ими путь превращался в голодную пустыню. В числе цыган, бежавших из западных губерний, находилась и та цыганская группа, с которой Михаилу Строгову привелось ехать до Перми. Сангарра была также там. Эта дикая шпионка, тень Ивана Огарева, ни на шаг не покидала своего повелителя. Благодаря ей, Огарев имел всегда и о всем самые новые, точные и верные сведения. Сотни ушей, сотни глаз служили только ему одному. К тому же он очень щедро оплачивал это выгодное для себя шпионство.
Сангарра, попавшаяся когда-то в одном важном деле, была спасена русским офицером. С тех пор она никогда не забывала, чем была обязана этому человеку. Иван Огарев, сделавшись изменником, сразу же понял, какую выгоду мог он извлечь для себя из этой женщины.
Между тем при первых звуках труб и барабанного боя начальник главной артиллерии и главный конюший в сопровождении блестящей свиты кавалеристов-узбеков выехали навстречу Огареву. Подъехав к нему, они сперва приветствовали его, воздавая ему самые высокие, по восточному обычаю, почести, а затем пригласили ехать за собой, к палатке Феофар-Хана.
Невозмутимый, как всегда, Иван Огарев очень холодно отвечал на все эти любезности высланных ему навстречу сановников. Он был одет очень просто, но в силу какой-то наглой похвальбы все еще носил русскую офицерскую форму. В ту минуту, как он соскочил с лошади, чтобы идти в лагерь, сквозь окружавшую его толпу всадников проскользнула Сангарра.
— Ничего? — спросил ее Иван Огарев.
— Ничего.
— Будь терпелива.
— Час, когда ты заставишь говорить старуху, приближается?
— Приближается.
— Когда же она заговорит?
— Когда мы будем в Томске.
— А когда мы там будем?
— Через три дня.
Большие черные глаза Сангарры блеснули недобрым огнем, и, успокоенная, она отошла прочь.
Огарев направился к палатке эмира, Феофар-Хан ждал своего адъютанта. Там уже заседал весь совет, состоявший из хранителя царской печати, ходжи и многих других важных сановников.
Когда на пороге ханского шатра показался Иван Огарев, сановники продолжали сидеть неподвижно на своих вышитых золотом подушках. Один только Феофар поднялся со своего роскошного дивана, стоявшего в глубине устланной пушистыми бухарскими коврами палатки, и, подойдя к Огареву, поцеловал его. В значении этого поцелуя нельзя было ошибиться. Этот поцелуй производил его из адъютантов в главные советники и временно ставил его чином выше ходжи.
— Мне не нужно тебя расспрашивать, — обратился Феофар к Огареву. — Все уши находящихся здесь приготовились слушать тебя.
— Takhsir, — отвечал Иван, — вот что я должен сообщить тебе.
Огарев говорил по-татарски, придавая оборотам своей речи ту напыщенность, которая так присуща восточным языкам.
— Нам некогда терять время на пустые разговоры, — продолжал он. — То, что я сделал, предводительствуя твоим войском, тебе известно. Границы Ишима и Иртыша принадлежат тебе. Киргизские орды по твоему голосу поднялись все до единого человека, и главная сибирская дорога от Ишима до Томска — твоя. Итак, ты можешь вести свои полки куда хочешь, на запад ли, где солнце закатывается, или на восток, где оно восходит.
— А если я захочу идти вместе с солнцем? — спросил эмир.
— Идти вместе с солнцем, — отвечал Огарев, — значит идти на Европу, значит завоевать все земли от Тобольска до Уральских гор.
— Но войска петербургского султана?.. — проговорил недоверчиво Феофар-Хан, подразумевая под этим странным именем императора России.
— Тебе их нечего бояться ни на востоке, ни на западе, — отвечал Огарев. — Твое нападение было так неожиданно, что русские и опомниться не успеют, как Иркутск и Тобольск очутятся в твоих руках. Царские войска при Колывани были разбиты, и они всегда будут разбиты везде, где только твои солдаты будут биться с ними.
— А какое мнение внушает тебе насчет этого твоя преданность нам? — спросил его эмир после минутного молчания.
— Мое мнение, — поспешно отвечал Иван, — опередить солнце! Отдать траву с восточных степей на корм туркменским лошадям! Взять Иркутск, столицу Востока, а вместе с нею, как залог, того, кто стрит больше всей страны! Уж если не сам царь, так, по крайней мере, великий князь, брат государя, достанется тебе в руки.
Это была конечная цель всех стремлений Ивана Огарева.
— Так и будет сделано, Иван, — отвечал Феофар.
Иван Огарев молча поклонился и вышел из палатки. Ему подали коня. Но только что он занес ногу в стремя, как невдалеке от него, в той стороне, где помещались пленные, произошло какое-то смятение, послышались сперва крики, затем выстрелы. Огарев сделал было несколько шагов вперед, но в ту же минуту два человека, вырвавшись из рук державших их солдат, подбежали к нему.
Хуш-беги, шедший рядом с Огаревым, без дальних рассуждений взмахнул саблей, и голова одного из этих людей чуть было не покатилась на землю, но Иван Огарев успел вовремя схватить его руку и отклонить смертельный удар. Русский сразу узнал, что пленные были иностранцы, и отдал приказание немедленно привести их к себе.
