Жюль Верн - Найденыш с погибшей «Цинтии»
Выло решено, что все немедленно отправятся на розыски пропавшего. Маляриус не изменил своего намерения участвовать в спасательной экспедиции вместе с Эриком и Отто. Большая рыжая собака, прыгавшая с громким лаем возле лодок, тоже получила разрешение отправиться с ними. Клааса — так звали этого гренландского пса — господин Герсебом когда-то привез из своего плавания на мыс Фарвель. Попав в море, рыбачьи баркасы разошлись в разные стороны — одни налево, другие направо, чтобы обследовать берега многочисленных островков, разбросанных у фьорда Нороэ, как и вдоль всего норвежского побережья.
Когда в полдень согласно уговору лодки снова встретились в южной точке горловины, выяснилось, что никаких следов Герсебома никто не обнаружил. Так как, по общему признанию, поиски велись очень тщательно, все пришли к печальному выводу, что не остается ничего другого, как вернуться домой.
Только Эрик не захотел признать себя побежденным и так быстро отказаться от всякой надежды. Он заявил, что, после того как осмотрены южные острова, он хочет теперь обследовать северные. Так как Маляриус и Отто поддержали его просьбу, рыбаки разрешили воспользоваться самым легким и хорошо приспособленным для маневрирования челном, на котором предстояло сделать последнюю попытку найти Герсебома. Пожелав всем троим удачи, рыбаки направились в Нороэ.
Около двух часов пополудни, когда лодка проходила мимо островка, находившегося недалеко от берега, Клаас вдруг неистово залаял. Прежде чем его успели задержать, он бросился в воду и поплыл прямо к рифам. Эрик и Отто налегли на весла, погнав лодку в том же направлении. Вскоре они заметили, как собака, добравшись до острова, стала прыгать с протяжным воем вокруг какого-то темного предмета, показавшегося им человеческим телом, распростертым на серой скале.
Они быстро причалили к берегу.
Действительно, там лежал человек, и это был Герсебом! Герсебом, весь окровавленный, бледный, неподвижный, холодный, бездыханный, быть может, мертвый! Клаас, повизгивая, лизал ему руки.
Первым движением Эрика было опуститься на колени перед застывшим телом и приложить ухо к груди.
— Он жив! Я слышу, как бьется сердце! — воскликнул мальчик.
Маляриус взял руку Герсебома и, попытавшись нащупать пульс, с сомнением покачал головой. Тем не менее он решил употребить все средства для спасения рыбака. Сняв с себя широкий шерстяной пояс, Маляриус разорвал его на три части, отдал по куску Эрику и Отто, и они принялись втроем энергично растирать грудь, ноги и руки несчастного.
Вскоре стало ясно, что это простое средство понемножку восстанавливает кровообращение. Сердце забилось сильнее, грудь стала вздыматься, появилось слабое дыхание. В конце концов господин Герсебом очнулся и жалобно застонал.
Маляриус и оба мальчика, бережно подняв его с земли, поспешили перенести в лодку. Когда они опускали его на подстилку из парусов, Герсебом раскрыл глаза.
— Пить!— произнес он чуть слышно.
Эрик приложил к его губам флягу с водкой. Герсебом сделал глоток, и по его любящему, признательному взгляду можно было судить, что он только сейчас начал отдавать себе отчет в случившемся. Но усталость взяла верх, и рыбак погрузился в тяжелый сон, похожий скорее на летаргию[35]. Справедливо полагая, что лучше всего поскорее вернуться домой, его спасители дружно взялись за весла и поплыли к фьорду. Они быстро достигли входа в залив и благодаря попутному ветру скоро прибыли в Нороэ.
Господина Герсебома перенесли в дом, уложили на кровать, покрыли компрессами из горной арники[36], напоили крепким бульоном, и только тогда он окончательно пришел в себя. Серьезных повреждений у него не оказалось, если не считать перелома руки да синяков и ссадин на всем теле. Маляриус потребовал, чтобы больного оставили в покое и не утомляли разговорами. Рыбак спокойно заснул.
Только на следующий день ему разрешили говорить и попросили сообщить в нескольких словах, что с ним произошло.
Циклон захватил Герсебома в ту самую минуту, когда тот поднимал парус, чтобы возвратиться в Нороэ. Моряка отбросило к рифам острова, а его лодку разнесло в щепки, тотчас же унесенные бурей. Сам он, пытаясь избежать страшного удара, едва успел выброситься в море буквально за секунду до катастрофы. Только чудом рыбак не разбился о скалы. С огромным трудом добрался он до берега и укрылся от волн. Изнемогая от усталости, со сломанной рукой, весь в синяках и ссадинах, Герсебом упал на землю… Теперь, дома, он даже не мог вспомнить, как прошли двадцать мучительных часов и как жестокий озноб сменился беспамятством.
Сейчас, когда его жизнь была уже вне опасности, Герсебом сокрушался о потерянном баркасе и сетовал на свою неподвижную руку в лубке. Что же будет дальше, если даже допустить, что после восьми— десятинедельного бездействия он опять сможет владеть рукой? Ведь лодка — единственное достояние семьи, которое исчезло от одного дуновения ветра! Наняться к кому-нибудь на работу в его годы не так легко. Да и где найти ее? Ведь рыбаки в Нороэ обходятся без помощников, а на фабрике рыбьего жира и без того уже сократилось число рабочих.
Таким грустным размышлениям предавался выздоравливающий Герсебом, сидя с рукой на перевязи в своем большом кресле.
В ожидании полного выздоровления кормильца семья доедала последние остатки провизии. Питались соленой треской, небольшой запас которой еще хранился в сарае. Но будущее представало в мрачном свете — кто знает, как все сложится в дальнейшем.
Сомнения и тревоги вскоре придали мыслям Эрика иное направление. Первые два или три дня сильнее всего было охватившее мальчика чувство радости. Ведь отца удалось спасти благодаря его, Эрика, безграничной преданности. И он не мог не гордиться, когда матушка Катрина или Ванда то и дело обращали на него свои благодарные взгляды, словно говорившие ему: «Дорогой Эрик, когда-то отец спас тебя в море, а сейчас ты, в свою очередь, вырвал его из лап смерти!…»
О такой высокой награде он не мог и мечтать, самоотверженно обрекая себя на суровую жизнь рыбака. И в самом деле, иметь право сказать себе, что ты в какой-то мере отблагодарил приютившую тебя семью за все ее благодеяния,— что больше могло утешить его и укрепить в нем силу духа? Но сейчас эта семья, великодушно делившая с ним свой скромный достаток, находилась под угрозой нищеты. Вправе ли он и дальше обременять ее? Разве он не должен сделать все возможное, чтобы оказать ей помощь?
Эрик прекрасно понимал, что это его обязанность. Вот только как исполнить свой долг? Не поехать ли ему в Берген, чтобы наняться юнгой на судно, или помочь семье каким-либо иным способом? Однажды юноша поделился своими сомнениями с Маляриусом. Внимательно выслушав его доводы, тот согласился с ними, но решительно отверг план Эрика пуститься в плавание в качестве юнги.
